Капризы страсти
Шрифт:
— А он категорически против твоих микстур! — весело произнес герцог.
— Знаю, но я опередила его! Я напоила ими ее светлость до его прихода.
— Уверен, ты лучше знаешь, как надо лечить, — сказал герцог.
— Я оставлю на столике у кровати стакан меда с глицерином на тот случай, если ее светлость ночью проснется, — предупредила. — Пожалуйста, ваша светлость, заставьте ее выпить. Эта смесь смягчит горло и снимет боль при глотании.
— Постараюсь, — пообещал герцог. — Спокойной ночи, Дженни. Я от всей души благодарен тебе, ты столько сделала для меня.
— Спокойной ночи, ваша светлость, да благословит Господь вас обоих, — проговорила Дженни с молитвенной истовостью, ее голос даже дрогнул от переполнявших ее чувств.
Татика
«Наверное, уже поздно», — решила она, обнаружив, что на герцоге длинный халат. Темноту, царившую в комнате, рассеивал свет двух свечей да огонь в камине.
— Ты проснулась, любимая! — тихо воскликнул герцог.
Татика попыталась ему ответить, но опять не смогла произнести ни слова.
— Дженни приготовила для тебя питье, — сказал герцог, поняв ее без слов. — Она приготовила его на случай, если ты проснешься.
Он взял стакан с тумбочки, очень нежно просунул руку Татике под спину и слегка приподнял ее, чтобы она могла попить. Так как девушке не хотелось его расстраивать, она отпила немного. В первое мгновение ей показалось, что сделать глоток невозможно, но она все же превозмогла боль и проглотила. Боль оказалась очень сильной, однако второй глоток дался уже легче, а на третьем она вовсе почти не почувствовала боли.
Герцог снова уложил ее на подушки.
— Любимая, бесценная моя, моя маленькая женушка, — проговорил он. — Ну почему я не смог уберечь тебя от такого страшного испытания?
— Расскажи… что… было дальше… — прошептала Татика совершенно чужим голосом, хриплым и дрожащим, однако ее порадовало то, что она вообще смогла что-то сказать.
Герцог сел на край кровати, поцеловал ей руку и сказал:
— Я люблю тебя! Для меня ничего не имеет значения, кроме любви к тебе! Сейчас я не боюсь говорить об этом. — Он увидел, как ее глаза засияли счастьем, и, понимая, что она ждет ответа на свой вопрос, продолжал: — Мы нашли план потайных ходов в столе у Торквилла. А еще мы нашли дневник, который вел герцог Малькольм, из него мы и узнали, что когда замок построили, он практически весь был пронизан потайными ходами. — Татика внимательно его слушала. — Но потом герцог решил, что люки, через которые можно попадать оттуда в комнаты, слишком заметны, и задолго до восстания сорок пятого года выписал из Италии мастеров, чтобы они их переделали. — Бросив взгляд на камин, он добавил: — Считалось, что итальянцы якобы украшают новой резьбой старые камины, а на самом деле, по настоянию моего предка, они делали новые входы. — Он улыбнулся. — Великолепная работа! Даже сейчас, когда я знаю, где вход, я не могу найти дверцу — настолько идеально все подогнано. — Вдруг он заговорил совсем другим тоном: — Обнаружив этот план, Торквилл получил возможность незаметно перемещаться по старой части замка. Ведь оба раза — когда он задушил Ирэн и когда напал на тебя — я видел, что он сидит за своим столом! — гневно процедил он. — В первый раз, когда я вернулся с прогулки, он сидел за своим письменным столом! Если бы он убил тебя, я бы никогда не простил себя за то, что оставил тебя одну в Зале вождей, — с горечью произнес он и перевел взгляд на шею Татики. — Мы с Торквиллом дружили с детства. Я и не догадывался, что он так рьяно метит на мое место.
— Нужно… забыть об этом, — прошептала Татика.
— И помнить о том, что теперь ничто не мешает мне любить тебя, — добавил герцог.
Татика увидела в его глазах огонь страсти и затрепетала. Впервые за все время он выглядел молодым и беззаботным. Глубокие складки исчезли с его лица, и
— Тени прошлого исчезли! — радостно объявил герцог. — Замка страха больше нет!
— Почему ты… вернулся? — с трудом выговорила Татика.
— Видимо, нас оберегает какая-то высшая сила, — ответил герцог. — Я не собирался умирать, и меня спасла Дженни. Тебя же, драгоценная моя, спасло чудо. — Он снова поцеловал ей руку и продолжал: — Я был на полдороге к воротам, когда встретил шерифа. Торквилл наверняка увидел, что я ушел, и к этому моменту уже проник в потайной ход. А шериф же вернулся вот почему: он составлял для Эдинбурга рапорт о нашем браке и обнаружил, что забыл узнать, каково твое полное имя, нарекли ли тебя при крещении еще какими-нибудь именами, кроме Татики. — Герцог пожал ей пальцы. — Он хотел поговорить с тобой, и я вместе с ним вернулся в замок. Когда мы вошли в зал, то увидели, как тебя, дорогая моя, душит этот негодяй!
— Он сделал это… чтобы ты… не смог отвертеться… чтобы на этот раз… тебя точно повесили, — прошептала Татика.
— Знаю, — кивнул герцог.
— Он… жив?
— Он умер сразу, едва ударился о камни, — ответил герцог. — Его перенесли в церковь, и так как он был душевнобольным, его похоронят в фамильном склепе. — Он увидел вопрос в ее глазах. — Завтра шериф сделает заявление о том, что Торквилл покончил с собой, предварительно сознавшись в убийстве герцогини Ирэн. О нападении на тебя он упоминать не будет. Я не хочу тебя впутывать. — Он тяжело вздохнул. — Но ты, любимая, все равно оказалась в самом центре этой истории, и я никогда не забуду, какие чувства меня охватили, когда я решил, что он тебя убил и я навсегда тебя потерял.
По его голосу Татика поняла, что он испытывает страшные муки, и слегка сжала его руку.
— Теперь… все хорошо, — произнесла она.
— Доктор клянется, что ты не пострадала, несмотря на синяки и боль в горле. Через пару дней ты уже сможешь отправиться в путешествие.
— В путешествие? — удивилась Татика.
— Я хочу увезти тебя на медовый месяц, — ответил герцог. — Если мы останемся здесь, то тут съедутся толпы любопытных, чтобы взглянуть на нас. Да и друзья захотят нас поддержать. Я подумал, что мы могли бы взять мою яхту — она стоит в Инвернессе — и по Каледонскому каналу дойти до Ионы.
— До острова… где Милый принц Чарли… скрывался от англичан, — проговорила Татика.
— Между прочим, замок, где он скрывался, тоже принадлежит мне. — Глаза герцога лукаво блеснули. — Место уединенное и тихое, зато нам никто не помешает, а я больше всего на свете мечтаю, чтобы ты принадлежала только мне!
— С радостью.
— О, любимая, я буду очень нежен с тобой, — сказал герцог, — но мы уже женаты, ты моя жена, и мне трудно удерживаться от того, чтобы не целовать и не обнимать тебя!
— Мне хочется… чтобы ты прикоснулся… ко мне, — прошептала Татика.
— Тогда выздоравливай скорее, — улыбнулся герцог.
Татика заметила, как загорелись страстью его глаза, и при мысли, что он желает ее, ее охватил трепет. Герцог с любовью смотрел на жену. Хотя она была бледна, она вся светилась счастьем. Ее темные волосы разметались по подушке и оттеняли белизну рук, лежавших поверх одеяла. Ее пальчики, тоненькие и изящные, крепко сжимали его руку.
— Я тебя люблю! — сказал герцог. Господи, как же я тебя люблю! Клянусь, со мной ты будешь счастлива!
— Я уже… счастлива, — проговорила Татика.
— Впереди у нас целая жизнь, — продолжал герцог, — да и позади у нас много жизней. Теперь мы можем строить планы на будущее, больше нет никаких теней прошлого, нет мучений, нет мрака, которого все страшились.
Герцог сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, как будто сбросил с себя бремя прошлого и обрел безграничную свободу. Он стал по очереди целовать пальчики Татики, затем принялся нежно поглаживать кожу на ее раскрытой ладошке.
— Поспи, любимая, — сказал он. — Я буду рядом, на диване.