Кара небесная. Книга 6
Шрифт:
– Ладно, присаживайся… Как звать?
– Родион, – ответил молодой человек. – Или Родя. Можно и так, и так – как вам больше нравится.
– Студент?
– Да, студент.
"Врет, – подумал Третьяков, разглядывая его лицо. – Никакой он на хрен не студент".
– Точнее, бывший студент, – словно услышав его мысли, поправил себя Родион. – Сейчас я временно не учусь.
"Ну, вот! Так бы сразу и сказал: бывший. А то – студент!"
– Да? Ну и где мы постигали азы науки? В институте искусств, небось?
– Почему в институте искусств? Нет. В университете
– Надо же. Коллега, значит… Ну что ж, коллега, давай, рассказывай, за что турнули?
Так, словно речь зашла о какой-то ерунде, о которой и говорить особо нечего, Родион сказал, что никто его из университета не выгонял – сам ушел, когда закончились деньги.
– А вас, – спросил он, – как прикажете звать?
– Меня? Зови Вячеславом Викторовичем, не ошибешься.
– Вы юрист?
– Юрист. Как и ты, тоже бывший.
– Понятно… А сейчас, если не секрет, чем занимаетесь?
– Ничем. Я на пенсии. Аж два дня… Водку будешь?
– Спасибо. Я уже заказал, сейчас принесут.
– Да ладно, – пренебрежительно махнул рукой Третьяков. – Пей пока мою. Мою выпьем, а там, если покатит, за твою возьмемся – не дадим пропасть.
Не дожидаясь согласия, он взял со стола графин и наполнил водкой до краев рюмку из второго прибора.
– Ну что, коллега? За что будем пить? Предлагайте тост.
Застенчиво улыбнувшись, Родион пожал плечами.
– Не знаю. А за что бы вы хотели?
– За что бы я хотел? – медленно подбирая слова, задумчиво повторил Третьяков. – Знаешь, Родя, я бы выпил за то, чтобы нам, одиноким, не было столь одиноко в этом паршивом городе.
– Давайте.
Они выпили, потом закусили, потом недолго помолчали и налили снова.
Через полчаса водка была выпита из первого графина, еще через полтора из второго. За это время Родион успел рассказать о себе: где живет (жил он, по его словам, под кровлей высокого пятиэтажного дома в маленькой каморке, побывав в которой один знакомый писатель по имени Федя, сравнил ее со шкафом). О своей нищей семье, о сестре Дуне, вынужденной терпеть унижение, прислуживая нехорошим людям. О его персонифицированном символе несправедливости мира – противной старухе Алене Ивановне, что день за днем, копейка за копейкой, наживается на чужом горе. О непреодолимом желании разрушить этот мир одним хорошим ударом топора. О своем мрачном прошлом и светлом будущем, которое при неумолимом приближении почему-то представляется не таким уж и светлым.
Согласно кивая головой, Третьяков внимательно слушал Родиона. Иногда, когда становилось скучно, перебивал, иногда, когда было интересно, задавал вопросы, но при этом постоянно ловил себя на мысли о том, что всё-то его недоучившийся коллега лжёт.
"Интересно, зачем… А впрочем, какая мне разница! Может его настоящая жизнь гораздо тоскливей той, о которой он рассказывает. Может, рассказывать ему больше не о чем, или рассказывать о своих бедах ему не так тошно, как слушать о бедах других".
Третьяков не заметил, как напился. А когда заметил, решил пить до конца.
Размашистым движением руки он вытащил из кармана стодолларовую банкноту
– Еще выпивки! – крикнул проходившему мимо официанту. – На всё! Живо!
– Не надо больше, – попросил Родион. – Пойдемте лучше домой.
– Правильно, коллега! Мы пойдем домой, а по дороге купим водки! Много водки!
Родион помог Третьякову подняться. Взял за локоть и, поддакивая ему, медленно повел к выходу.
Они сели в подъехавший красный автомобиль Ауди с тонированными стеклами. Третьяков, увидев в салоне большую птицу, сначала удивился, потом грязно выругался и полез драться.
***
Прошло немного времени, и история с выходом в свет нашумевшей статьи в "Губернских новостях", стала постепенно забываться. Но все изменилось утром тридцатого января, когда "Вечерняя газета" вышла с передовицей, в которой предлагалось раз и навсегда решительно покончить с теми, кто уродует своим видом город и развращает недостойным поведением населявших его людей. Под этим призывом была напечатана пространная статья, в которой говорилось о причинах падения рождаемости в стране, о неуклонном росте преступности среди молодежи, о коррупции с проституцией, о том, что это такое и есть ли между ними разница.
(По мнению безымянного автора, разницы между ними нет, поскольку коррупция – это ничто иное как извращенная разновидность виртуально-оральной проституции, когда один дает, другой берет, и оба при этом получают взаимное удовлетворение).
Потом читателю были напомнены имена людей, вошедших в рейтинг худших людей прошедшего года, подробно перечислены их грехи, и от имени тех, кто не хочет мириться с существующим положением дел в городе, всем вышеназванным лицам был вынесен смертный приговор, заканчивающийся словами: "Да постигнет их кара небесная!"
Главный редактор "Вечерней газеты" в тот же день выступил по телевидению с объяснениями случившегося недоразумения. (По его словам, он и его журналисты здесь не причем – вся ответственность лежит на работниках типографии, допустивших на каком-то этапе создания газеты техническую ошибку). Мэр города Берг в той же передаче пообещал всех виновных строго наказать, а пока виновных не нашли и не наказали, предложил сплотить ряды вокруг губернатора области Егора Ильича Ревы, чей опыт и ум, по его словам, не раз выручали горожан в критических ситуациях.
Горожане, узнав о том, что находятся в критической ситуации, тут же вспомнили передачу "Криминальный репортаж", в которой раскрывался механизм подобных "технических ошибок", а, вспомнив, задались традиционным русским вопросом: кто виноват.
Мнения, как водится, разошлись. Одни обвиняли во всем газетчиков, решивших таким образом подогреть интерес к своим захиревшим изданиям. Другие считали, что во всем виновата система, подразумевая под системой власть, при которой одним, приближенным, прощалось всё вплоть до публичных призывов к расправе над неугодными, другим – ничего. Третьи хвалили на все голоса журналистов городских газет, и ругали на чем свет стоит героев нашумевших статей.