Кара
Шрифт:
Глава восьмая
Говорят, мусульмане расслабляются в пятницу, евреи — в субботу, люд православный — в воскресенье, а Юрий Павлович Савельев с некоторых пор приноровился развлекаться каждый Божий день. Вот и ныне, едва за окнами опустилась темнота зимнего вечера, он не спеша оделся, чмокнул повстречавшуюся в дверях Катю в розовую с мороза щечку:
— Я ненадолго, солнце мое, прогуляюсь, — и, не дожидаясь лифта, энергично двинулся вниз по лестнице.
На улице было безветренно, под толстыми подошвами ликвидаторских ботинок весело скрипел снежок. Быстро добравшись до метро, Юрий Павлович неторопливо поехал на эскалаторе
Без лишних разговоров Юрий Павлович поднялся и резко провел микацуки-гири, размазывая лучшие сорта заморского табака по дебильным рожам, а чтобы молодых людей разобрало по-настоящему, выдернул одного из них за ухо и громко поинтересовался:
— А что, козлы рогатые курить научились?
— Мужик, ты это чего, мужик, отпусти… — Молодцы сразу как-то скисли, стремительно сорвались к дверям и на ближайшей остановке из вагона испарились, а Савельев вернулся на свое место, от злости осунувшись даже, — крепкого разговора по душам наладить не удалось.
Вот уже с неделю что-то толкало его на всякие подвиги. Печально, но факт: при успешном их воплощении в жизнь настроение у Юрия Павловича поправлялось совершенно, а на сердце становилось легко и покойно.
Особенно удачным оказался день позавчерашний, когда в общественном бесплатном — просто чудо какое-то! — туалете, что со времен застоя исправно функционировал недалеко от Гавани, справлявшего нужду Савельева спросили:
— Деньжат не отмусолишь, корешок?
Интерес проявила группа товарищей, причем у одного из них глаза были остекленевшие, как это часто случается с людьми, пережившими травму носа, в ощеренной пасти другого тускло блестели фиксы, а третий небрежно играл здоровенным ножом-свиноколом. Юрий Павлович от радости широко заулыбался.
— Мать честная, Кардан! — Энергично застегнув штаны, он придвинулся к обладателю тесака и от удовольствия громко заржал. — А помнишь, кент, как мы в кошаре тем козлам рога обломали?
— Каким козлам? — Небритое чело оруженосца отразило напряженную работу мысли. Чтобы ему помочь, ликвидатор подшагнул еще ближе. — Ну, чичка у меня была еще вот здесь. — Он показал пальцем себе на переносицу.
В следующее мгновение он уже воткнул его обладателю свинокола в глаз, развернул в ране и с длинным яростным криком приласкал фиксатого каменно-твердым носком башмака под колено. Тот крякнул и, схватившись за больное место, от сильного апперкота под челюсть тут же отъехал в нокаут, а ликвидатор без промедления занялся его еще не добитым коллегой. После «крапивы» резкого хлеста кончиками пальцев по глазам — тот сразу же интерес к происходящему утратил. С силой бортанув его рожей о писсуар, Савельев заметил с глубоким удовлетворением, что туалетный агрегат мгновенно окрасился в радикально-красный цвет.
И долго Юрий Павлович пинал тогда уже неподвижные раскоряченные тела, стараясь либо печень порвать, либо почки основательно опустить, и чувствовал, как с каждым ударом на душе становилось все радостней…
Между тем стараниями родной подземки Савельев очутился на Петроградской
Наконец не ведающие усталости ноги занесли Савельева в уютный тупичок, где над входом в полуподвал заманчиво высветилась неоном вывеска: «Молодежное кафе „РАПСОДИЯ“», а из-за железных дверей доносились негромкая музыка и заливистый женский смех. Рванув тяжелую дверь на себя, Юрий Павлович пожаловал в заведение. Гардероба, как, впрочем, и сортира, молодежному кафе не полагалось. Пробравшись в полутьме небольшого, скупо освещенного помещения к стойке, ликвидатор, взгромоздившись на табурет, спросил буржуазного пива с чипсами.
Плотный лысоватый бармен с беломориной в зубах и глубоким пониманием российской жизни в прищуренных бегающих глазках живо выставил мокрую жестянку с «Хольстеном», шмякнул рядом пакет с зажаренными в масле корнеплодами и, глянув соболезнующе на засветившего пачку стотысячных Савельева, отвернулся — чего с идиотами общаться.
Юрий Павлович рассчитал все верно — он даже не успел приложиться к пиву, как на табуретку рядом взобралась рыжая, безвкусно наштукатуренная лялька и начала переживать, как это, наверное, тяжко — пить в одиночестве.
Что за дела — немедленно свою новую знакомую Савельев угостил «джин-тоником», через пару минут пересел за столик к ее одноклассникам, которые вчетвером отдыхали почему-то в обществе единственной дамы, и, потчуя своих новых друзей водочкой, снова засветил свою солидную наличность. Ситуацию он уже прокачал: в этой маленькой уютной кафешке зависала бригада, помимо всего прочего выставлявшая из денег всяческих залетных лохов.
— Нет, пацаны, я пивка. — Опасаясь клофелина, Юрий Павлович слюнявил уже вторую банку «Хольстена», терпеливо слушал тупые байки сотрапезников и наконец катанул пробный шар: — Ну, ребятки, мерси за компанию, мне пора.
Моментально, словно по команде, школьные дружки рыжей подружки разделились — двое начали уламывать гостя остаться, а парочка крепких молодцов быстро зашла ему в тыл, напрочь отрезав дорогу к дверям. Савельев врубился, что промедление смерти подобно. Все вокруг были из одной стаи, только прозвучит призывный клич: «Наших бьют!» — как накинутся всем скопом, зубами будут рвать чужака, и покидать заведение придется единственным способом — на машине «скорой помощи», хорошо если не ногами вперед.
Чпок — тарелка из-под бутербродов с колбаской «Таллинской» обернулась в савельевских руках двумя опасными бритвами, в мгновение ока расписавшими физиономии его сотрапезников. Вначале никто ничего не понял, только завизжала пронзительно потерявшая всю свою красоту рыжая прелестница. Затем, заливая глаза, хлынула из распоротых лбов кровища, а Юрий Павлович уже выдернул из-под себя стул и, элегантно держа его за спинку, принялся напористо пробиваться к выходу. Один из молодцов, что стояли за его спиной, сразу же лишился зрения, другой — надолго способности к размножению, но тут натурально раздался клич: «Наших бьют!» — и около дверей образовалась застава из крепких полупьяных аборигенов, вооруженных кто чем — от печально известных «розочек» до газовых стволов, заряженных дробью.