Карантин
Шрифт:
– Я этого не делал, Жора, – повторил Павел.
– Хорошо, – еще понизил голос Жора. – Кто тогда? А Костика помнишь? Его кто зарубил? Да, да, Костика-весельчака! Он чем тебе не угодил? Ты с ним тоже обсуждал какой-то факт его биографии? А ведь убит он точно так же, как и Губарев. Вроде далековато Костина дача от губаревского амбара, но уж больно почерк похожий. Тут уж надо быть последним идиотом, чтобы в одну папку два таких дела не подшить. Ориентировки с утра уже по всем отделам. Сейчас к ним добавится твоя рожа. Худая и плечистая фигура злоумышленника даже мне уж больно похожей
– Я не убивал Костю, – отрезал Павел.
– Допустим, – нехорошо засмеялся Жора. – Тогда кто?
– Не знаю. – Павел снова почувствовал тошноту и звон в ушах. Скривился от боли. Завел машину. – Не знаю, Жора. Может быть, те, кто украл Томку. Но зачем это нужно, я не знаю.
– Бросай все, парень, и приезжай туда, куда я скажу! – почти закричал Жора. – Это единственный способ для тебя остаться в живых!
– Может быть, – задумался Павел. – Но чуть позже. Я так понимаю, твои ребятки уже выехали в мою сторону? Времени у меня мало? Поспеши тогда, приготовь бумажку. Ручку. Запиши номер.
– Что это за номер? – не понял Жора.
– С этого номера сегодня в полдень на Томкин телефон пришло сообщение с текстом «Паша! Я в беде!», – бросил Павел. – Меня интересует, чей это номер и где этот телефон. Выясни, я перезвоню через два-три часа. И вот еще, обрати внимание на запястье Губарева. Там странный ожог. Приглядись.
– Это все? – пробурчал Жора.
– Почти, – пробормотал Павел. – Я бы, конечно, с удовольствием покопался в собственной жизни, в жизни Томки, тестя. Но, боюсь, сейчас времени нет.
– Время пока еще есть, – ответил Жора. – Успокойся. Главное – не дури.
– Не у меня. – Павел нажал отбой и тронулся с места.
Темная машина с тонированными стеклами влетела на стоянку супермаркета, когда он с нее уже выезжал. Телефоны вновь были спрятаны в термосе. Непосредственная опасность ему пока не угрожала, но явно угрожала Томке. И он все еще не знал, что делать. И все-таки оставалось еще что-то. Что-то, что он упустил и что не давало ему покоя.
– Ну что, брат-шизофреник? – спросил Павел сам себя, повернув маленькое неудобное вазовское зеркало. – Исчезают твои преследователи или нет? Или все это глюки? А была ли у тебя любимая жена? Или и она тоже сумасшедший и прекрасный глюк? И кто тогда Жора-гигант? Крепкий санитар из дурки?
В зеркале отражался худощавый седой тип, смахивающий на держателя какого-нибудь подпольного притона. Павел снял очки и тут же понял, какой кусочек мозаики не давал ему покоя.
Человек в сером и в первое, и во второе появление говорил с ним именно на Томкином языке.
17
– Смотри-ка… – Павел пощелкал мышкой по открывшейся странице. – Тут написано, что твоих соплеменников и не осталось вовсе. Последний носитель ливского языка умер в две тысячи девятом году.
– Осталось еще с полтысячи. –
– Разве я против? – Павел прищурился, пробежался по ссылкам. – А тут много интересного. Так ты кто? Ливка или ливонка? Кстати. Многое становится ясным. Народ был весьма воинственным.
– Добавь моего папку, – усмехнулась Томка. – Он из уральских казаков. Тоже не подарок!
– А как твою маму занесло в Вильнюс? Она же, должно быть, из Латвии?
– Да, – кивнула Томка. – Из-под Риги, но училась в Вильнюсе, как и отец.
– И как она не побоялась к нему подойти? – спросил Павел.
– Он подошел… – Томка запнулась. – Тогда он был еще другим. Наверное, потому что не успел потерять ее. Ты не переписывай алфавит. Не пригодится. Учи язык на слух.
– Ладно, – отложил ручку Павел. – Тем более что почти все буквы тут с закорючками и крючками. На слух проще.
– Просто слушай меня и говори со мной.
Она присела напротив, положила руки ему на колени и повторила то же самое на ливском:
– Просто слушай меня и говори со мной.
И он повторил ее слова, стараясь совпасть в произношении, повторил несколько раз, пока они не осели в голове, не закрепились надежно и прочно. И тут же вспомнил уже выученное: «Извините, сейчас никого нет дома, но если вы оставите сообщение…»
Она остановила его движением ладони. Прошелестела несколько непонятных слов.
– Что ты сказала?
Томка повторила еще раз те же слова, а потом перевела:
– Куда бы ты ни собирался дойти, первым шагом будет тот, который ты сделал, когда учился ходить.
– Так я уже делаю успехи? – понял Павел. – Как думаешь, меня поймет эстонец или финн? Ведь их языки родственны?
– Давай сохраним это в тайне, – попросила Томка. – Не люблю праздного любопытства. Когда меня спрашивают, откуда я, что у меня за акцент, я говорю что-то неопределенное. Ну что я из Прибалтики. Что частично правда. Если уж донимают сильнее, называюсь эстонкой или финкой. Не хочу удивленных глаз и поднятых бровей.
– Конечно. – Павел привлек ее к себе. – Но когда я выучу язык, то буду хвастаться этим безудержно. Представляешь? Три языка! Русский, английский и ливский. Почти полиглот.
– А также бармаглот и обормот, – засмеялась Томка.
– Это ты на каком языке сейчас со мной говоришь? – с подозрением нахмурился Павел.
Они постоянно подшучивали друг над другом. Изобретали какие-то блюда, не особо интересуясь едой. Изредка смотрели какие-то фильмы, удивляясь схожести оценок. Даже читали книги, что вовсе ввело в ступор Дюкова, когда тот обнаружил на заднем сиденье «импрезы» электронную читалку. Ходили в тир, в фехтовальный зал, где Томка, яростно сверкая глазами, наводила на приятелей Павла смешанный с восхищением ужас.