Каратель богов
Шрифт:
Забрасывая свою наживку, я не предполагал, что на нее практически с ходу клюнет столь крупная рыба. Впрочем, учитывая, что эта рыба плавала быстрее всех «рыб» Пятизонья, удивляться тут было особо нечему. А вот бояться этого молниеносного хищника стоило даже такому мастеру мимикрии, как я.
Геннадий Хомяков, он же Алмазный Мангуст! Правая рука Умника и человек – или правильнее назвать его существом? – способный к телепортации в любую точку Зоны без помощи тамбуров. И прежде он был неуловим, как ветер, а сегодня достиг высшей ступени в искусстве выживания. И заодно – в искусстве убивать, ведь Хомяков никогда не гнушался истреблять своих врагов, а ныне получил возможность наносить им удары
Я узнал одноглазого Мангуста практически мгновенно, даже без его прежних алмазных отметин на лице и горле. Но Чапаю этот изуродованный шрамами субъект был неизвестен. И потому я угрюмо взирал на капитанского гостя исподлобья, ничем не выдавая то, что на самом деле мы с ним знакомы.
А вот из простоватого Коваленко лицемер был так себе. От меня не ускользнул вопросительный взгляд, который он вперил в Мангуста прямо на пороге. И как Мангуст, тоже без слов, ответил на немой вопрос капитана, едва заметно мотнув головой. Подобное взаимопонимание, даже не с полуслова, а с полунамека, возможно лишь между давними приятелями. Которыми, несомненно, эти двое и являлись, но им хотелось, чтобы я думал иначе.
Что ж, разумная предосторожность.
Какой смысл вкладывал Хомяков в свое скупое молчаливое «нет», выяснилось сразу, как только хозяин к нему обратился:
– Ну, здорово, Капуцин! Надо же, и двух недель не прошло, а ты опять здесь! Чего это тебя в такую рань принесло? Соскучился, что ли, или выпить не с кем?
(Ага, стало быть, не Мангуст, а Капуцин! Об этом и спрашивал у него на языке жестов Коваленко: мол, как прикажешь тебя называть – настоящим именем или нет? Хомяков предпочел конспиративное. И это означает, что либо он не планирует меня убивать, либо пока не определился с выбором. Интересно, Матвей в курсе, кому сегодня служит его друг Гена и какими дьявольскими талантами он наделен? Не думаю. И то, что эти двое действуют не сообща, я уже понял. Все признаки указывают на то, что капитан не ждал прихода Мангуста, а, следовательно, не Матвей его сюда и вызвал. G.O.D.S. явно использует Коваленко вслепую. Так же, как я вчера использовал Сириуса и Рупора, дабы они разнесли по Обочине всученную им дезинформацию…)
– Пробегал тут мимо и услышал сплетни, что ты арестовал одного любопытного всезнайку, – признался мнимый Капуцин, разглядывая меня своим единственным глазом. – И пока ты его не спровадил из Зоны, хочу задать ему несколько вопросов. Насчет того, о чем он трепался вечером в «Пикнике». Просто знаю людей, кого эта информация заинтересует, и намерен на ней немного заработать. Ты не против?
– Если это не наши армейские секреты – валяй! – не стал возражать Матвей. – Хотя ума не приложу, что этот сопляк успел здесь разнюхать такого ценного.
– Если бы меня интересовали секреты чистильщиков, ты был бы последним человеком, к кому я обратился бы с подобной просьбой, – заверил его Мангуст. – Не бойся, старик, я здесь по другому делу. Что тебе вообще известно об этом Чапае?
– О каком таком Чапае?! – округлил глаза Коваленко. Но быстро смекнул, кого гость имеет в виду, и, указав на меня, переспросил: – Это о Шашкине, что ли?
– Понятия не имею, как его настоящее имя, да и на кой оно мне? В баре он называл себя Чапаем, – ответил Хомяков, явно слукавив. У его хозяев были связи, по которым они проверят,
– Мне плевать, кем он себя называл, – пробурчал капитан. – Его скоротечная сталкерская карьера подошла к концу, и завтра он отправляется домой к безутешным родителям. А что о нем в штабной ориентировке говорилось, тебе, извини, знать не положено.
– Что бы в ней ни говорилось, готов поспорить, там нет ни слова о том, что Шашкин сбежал с катера, который перевозил оружие для Барклая, – ехидно заметил Мангуст. – Что смотришь? Не я это придумал. Чапай о своих подвигах уже всей Обочине растрепал.
– Хм… А вот этого я и впрямь не знал. – Слегка огорошенный Коваленко перевел взгляд на меня и осведомился: – Правда, что ли, Шашкин? Ты на самом деле участвовал в контрабанде оружием?
– Да, участвовал! – отозвался я, нахохлившись, будто в ожидании побоев. – И что с того?
– Ничего, – отмахнулся чистильщик. – Сейчас ответишь на вопросы этого человека, а я посижу, послушаю, что ты еще ему пропоешь. Очень уж хочется узнать, как много интересного я пропустил, не побывав вчера вечером в баре. Наверстаю, так сказать, упущенное…
Хомяков взял стул, поставил напротив меня, оседлал его задом наперед и, скрестив руки, сложил их на спинке будто опершийся на щит витязь. Подозревал он или нет, что перед ним – тот самый ведомственный комбинатор Трюфель, который три месяца назад помог ему и Мерлину проникнуть на полигон Умника? Поди разберись – в отличие от Коваленко, Мангуст отлично владел своими эмоциями. К опыту бывшего военного пилота, кем когда-то являлся Хомяков, он приобрел бесценный опыт выживания в Зоне. И сегодня этот тип обладал не меньшей выдержкой, чем я. С появлением его в моей игре она фактически вышла на иной, более высокий уровень сложности. И грань, на которой я балансировал, закладывая капкан для G.O.D.S., стала еще тоньше и неустойчивей.
Расписывать от и до допрос, какой учинил мне посланник Талермана, нет смысла. То, о чем я ему поведал, касалось событий, уже рассказанных мной здесь во всех подробностях. Замечу лишь, что на сей раз мне пришлось выложить «подлинную» историю моего побега: мы с сокурсниками прибыли в Крым на сафари, и я, не вытерпев их пьяных насмешек, решил отправиться в Зону, дабы доказать всему миру, что тоже чего-то стою!
«Расколоться» меня вынудил Матвей. Он доподлинно знал, кто такой Олег Шашкин и что он не мог служить мичманом на доставившем его на Керченский полуостров катере. Однако нестыковка, на какой поймали меня Коваленко и Хомяков, вовсе не являлась моим проколом. Наоборот, она лишь усиливала правдоподобие моего спектакля. Разве агент, которому поручили слить конкретную дезинформацию, станет перевирать детали своей легенды, усложняя тем самым ее проверку и наводя на противника ненужные сомнения?
«Разумеется, не станет!» – ответит на этот вроде бы очевидный вопрос человек, способный логически мыслить, но незнакомый с реальной шпионской кухней.
«Станет, если потребуется», – возразят ему знатоки подобных игр, вроде меня. И непременно добавят: «Потому что нечеткую дезинформацию на порядок сложнее отличить от правды, нежели идеально продуманную и не имеющую изъянов». В жизни идеалы встречаются крайне редко, и именно отсутствие мелких огрехов делает ложь подозрительной. Здесь, как в криминалистике: наличие у подозреваемого безупречного алиби – характерный признак того, что это он совершил преступление. Почему? Потому что для создания алиби-идеала надо очень сильно постараться, а непричастному к преступлению человеку это никогда не пришло бы в голову.