Караван счастья
Шрифт:
Мы сильно взволнованы. И горды. Завтра, когда белое полотнище соскользнет с памятника, мы… впрочем, скорее всего мы не сделаем ничего. Правда, я, наверное, заплачу. Мне простительно: я женщина. Ну, а Игорь и Станислав несомненно выдюжат. «Иначе и не могло быть», — будет написано на их лицах. А пока мы одни в хвосте самолета и можем не таиться друг от друга. Мы рады, просто по-человечески рады. Это победа. Это справедливость. Он заслуживал этого давно.
Мы летим сегодня на реактивном самолете. А ведь он тоже был летчиком. И поднимался с той же взлетной полосы, что и Игорь. И тоже на реактивном самолете. Только второй такой машины тогда не было ни на одном аэродроме мира. Не он, а другие узнали космос. Но ведь он просто не дожил до этого времени. Космонавт № 1 недаром в юности мечтал быть его однополчанином. Теперь его называют «старшим братом космонавтов», и завтра
А все началось с чемоданчика, с которым штурман Катенев в один прекрасный день появился у нас в редакции. Впрочем, так началось все для меня. В дневнике же Игоря Катенева первые записи датированы гораздо раньше.
…Около двадцати лет оставались безымянными три могилы на маленьком уральском кладбище. Однажды прилетели из Москвы военные, привезли скромный памятник и узнали любопытствующие прохожие, что в трудные фронтовые дни были погребены в этой тыловой земле военные летчики-испытатели. Лишь одна фамилия из трех могла что-то рассказать людям. И то немногим. Мало кто знал тогда имя пионера ракетного летания Григория Яковлевича Бахчиванджи.
Через некоторое время на свет появился вот этот документ.
Коллектив коммунистического труда подразделения постановляет:
1. Увековечить память о пионере ракетного летания Григории Яковлевиче Бахчиванджи. Добиться установления памятника ему.
2. Поручить сбор материалов, рассказывающих о жизни этого замечательного человека, его подвиге, штурману самолета ИЛ-18 Игорю Павловичу Катеневу.
А еще через месяц произошла наша первая встреча с Игорем Катеневым, встреча, переросшая в крепкую дружбу, скрепленную совместным поиском, радостями и разочарованиями, большой и трудной целью.
Уже в тот день Игорь пришел в редакцию не с пустыми руками. В летном чемоданчике, помимо нескольких газетных информации и фотографий, лежала красная коленкоровая папка, свыше ста прошнурованных страниц: воспоминания, документы, письма. И хотя были они порой противоречивы и разрозненны, но от них тянулись нити к людям, которые лично знали Григория Яковлевича, были свидетелями его подвига.
Как же попала эта бесценная папка к Катеневу?
Среди трех военных, которые весной 1962 года привезли на уральское кладбище скромный памятник, был друг и сослуживец Бахчиванджи — подполковник Аркадий Ефимович Мусиенко. Вот со встречи с ним и решил начать свой поиск Игорь Катенев.
В один из полетов в Москву он узнал в справочном бюро его адрес, а еще через некоторое время позвонил в дверь дома на Котельнической набережной. Но Игорь опоздал. Дверь открыла вдова Мусиенко. Аркадия Ефимовича схоронили несколько месяцев назад.
Скромный военный инженер Аркадий Ефимович Мусиенко ни разу сам не поднял в воздух машины, но когда друзья качали победителей, он знал: в их победы вложен и его труд. Мечтой Мусиенко была книга о мужестве летчиков-испытателей. Многие годы, десятилетия ушли у него на сбор материалов.
Последнее время он отдал жизни Григория Яковлевича Бахчиванджи. Но ему не суждено было завершить свой труд. Перед смертью он показал жене на ящик дивана: «Катя, в нем сокровище, которому отдал я жизнь. Верю, что оно понадобится людям. А за папкой о Бахчиванджи наверняка придут уральцы».
Всю ночь просидели у дивана, разбирая архив, Екатерина Александровна и Игорь Катенев. Чисто женское чутье помогло Екатерине Александровне увидеть в Игоре человека самозабвенного, одержимого, такого, каким был и ее покойный муж.
Папка за папкой, страница за страницей, жизнь за жизнью — казалось, вся история авиации прошла перед ними за те долгие часы. Когда куранты отзвонили утро, штурман Катенев поклялся памяти Мусиенко, что завершит начатый им труд.
Когда Константин Эдуардович Циолковский предложил жидкостно-реактивный двигатель-ракету, заявив о возможности его использования для межпланетных перелетов, Гриша Бахчиванджи еще делал первые шаги по земле. А когда страна хоронила выдающегося ученого, летчик-испытатель НИИВВС, капитан Бахчиванджи уже был готов ценой жизни доказать его идею о том, что «за эрой аэропланов винтовых должна следовать эра аэропланов реактивных».
…15 мая 1942 года в уральском небе раздался первый реактивный
В папке, которую Игорь Катенев принес в редакцию, были собраны воспоминания очевидцев первого полета, создателей самолета и двигателя. Крупные ученые цифрами и фактами доказывали то, что впоследствии было заключено в скупую строку: «Открыл новую эру в авиации».
— На меня возложили почетную и очень ответственную задачу — председателя комиссии, которая должна была выпустить в воздух первый реактивный самолет. В этом самолете все необычно: вместо привычного двигателя с винтом, на самолете в самом хвосте стояла камера сгорания ракетного двигателя. В фюзеляже помешались баки с новым жидким топливом.
…Все готово к первому полету. Летчик Бахчиванджи садится в самолет. Взгляды всех обращены к реактивному соплу. И вот из него вырвалось сначала слабое пламя, а затем раздался оглушительный рев. Огненный факел вытянулся в длину на 3—4 метра. Самолет тронулся. Быстро ускорив движение, он побежал по взлетной полосе, легко оторвался и стал набирать высоту.
Сейчас мы очень хорошо представляем значение этого полета: он послужил толчком к тому, что большинство специалистов переключились на реактивную технику.
Самолет БИ-1 — по существу пилотируемая крылатая ракета, и первый его полет весьма напоминал полет ракеты, хотя запас импульса был еще невелик. Имя энтузиаста этого полета, летчика Григория Яковлевича Бахчиванджи, занимает достойное место в истории как предшественника наших замечательных космонавтов.
— Создавая первый реактивный самолет, мы, конструкторы, прекрасно знали, какие большие трудности нас ожидают. Все было ново и неизведанно. Это трудности получения новых скоростей, получения и доводки ракетного двигателя большой мощности, трудности, связанные с освоением нового топлива. Но все это — полдела. Главное — душа самолета, его летчик.
Нам повезло. Григорий Яковлевич Бахчиванджи — человек большой смелости, дерзкой отваги, испытатель многих типов самолетов, именно он дал путевку в жизнь многим авиационным моторам и авиационным «катюшам». Это удивительный человек. Вот таким, каким мне сейчас вспоминается, даже внешне он напоминает Ю. А. Гагарина. Он так же задорно улыбался, просто себя держал, и я думаю, что он так же много знал и был не менее смел, чем Юрий Алексеевич Гагарин.
У нас не все шло гладко, случались и неудачи, неприятности. Плохо, когда летчик-испытатель до начала полета на новом самолете услышит о какой-то аварии, случившейся на нем. А Бахчиванджи сам попал в тяжелую аварию. На специальном стенде, имитирующем фюзеляж ракетного самолета, взорвался двигатель.
И вот я стал думать, каково летчику? Откровенно говоря, я сильно волновался — устоит ли его психика. И если до аварии многие не верили в успех нового ракетного двигателя, то теперь почти все сказали одно: пора кончать. И каково же было наше удивление, когда летчик, еще в бинтах, в больнице, сказал нам, что верит в победу, просил как можно быстрее собрать новый двигатель, говоря, что готов к повторным летным испытаниям.
Так мужество Бахчиванджи, его выдержка сохранили для мира идею ракетного двигателя, а его полеты убедили всех, что ракеты могут летать.
Разыскать в Москве создателей самолета и двигателя было делом нетрудным. Сейчас это видные ученые, лауреаты Государственных премий, воспитавшие не одно поколение своих учеников.
А тогда, в грозный 1942-й, и Леониду Степановичу Душкину, и Алексею Михайловичу Исаеву, и Алексею Яковлевичу Березняку едва ли перевалило за 30. Старше своих коллег был лишь Виктор Федорович Болховитинов.
Много лет прошло с того напряженного, сурового времени, много новых свершений, больших и сложных, принадлежит этим людям. Но свято хранит их память образ человека, который ценой своей жизни утвердил для мира их идею.