Караван счастья
Шрифт:
Большим фантазером и мечтателем был отец Мамлакат… Недаром дедушка Давлат, — старик мудрый и уважаемый не только в своем кишлаке: в базарный день его нарасхват приглашали на все конские торги, — недаром он приметил этого совсем чужого парня и взял его себе в зятья. Много историй знал Наханг, много сказок и легенд услышал в разных землях, по которым плутал Великий шелковый путь. Потом пересказывал их, мастеря детям игрушки из хлопковых коробочек.
Одну до сих пор помнит Мамлакат. Рассказывал отец, как посадила раз девочка, дочь бедняка, в самом центре кишлака хлопковое семечко. Выросло дерево-хлопок
Большой фантазер был Наханг-ата…
Через три года после его смерти, в августе 1937 года, на первом Всесоюзном параде физкультурников в Москве вынесли спортсмены на Красную площадь макет большой хлопковой коробочки. Напротив Мавзолея В. И. Ленина коробочка вдруг начала раскрываться, белая вата обрисовала контуры созревшего цветка, и, словно маленькое семечко, выпорхнула из него девочка со ста косичками. Она смело прошагала к Мавзолею и побежала вверх по лестнице, неся букет хлопка руководителям страны. Это была Мамлакат. Лучший хлопкороб. На ее груди все увидели орден Ленина.
Но этого Наханг Акбердыев так и не узнал.
Время, время! Сверхскоростным экспрессом перемалываешь ты под своими колесами годы и целые эпохи, человеческие жизни и судьбы поколений. Не остановить, не догнать. Летит поезд без остановок. И лишь на повороте блеснет иногда огонек чьей-то судьбы.
Видит себя Мамлакат Акбердыевна вновь десятилетней девочкой. Тяжело и долго малярия треплет ее мать. Уже нет в живых отца. Голодно в кишлаке. А еще горше в их кибитке: килограмм овсяной муки в неделю да кормовая свекла — на трудодни. Плачет маленькая Назакат.
Мамлакат повязывает большой мамин фартук и выходит в поле. Ведь мама — звеньевая, ей нельзя отставать. Теперь вместо Курбан-биби будет она, Мамлакат.
От самого хона бежит хлопковое поле, далеко к горам, что у голубого горизонта. Девочке кажется, что ему нет конца. Хлопок плохой, низкорослый, с одного куста семь коробочек снимешь и все разного сорта. Хорошо, что она маленькая, ей легче: не надо нагибаться за каждой коробочкой. Ну а если пришить несколько карманов и раскладывать сразу по сортам? А если собирать обеими руками? Будет вдвое больше?
Рядом подруга Шарифа Эльмирзоева. Она тоже пионерка и тоже помогает взрослым. А что, если организовать пионерское звено? Недавно ребята постарше, комсомольцы, так и сделали. И вот уже Мамлакат — звеньевая.
Девочки идут рядом, мелькают руки — одной, второй… Вместо 15 килограммов в день, как собирала мама и все взрослые, у девочек по 60—80 за полдня, что выкраивали они после занятий в школе.
Однажды детекторный радиоприемник, что установили в бывшей мечети, сообщил интересную весть: донецкий шахтер за день вырубил 102 тонны угля вместо 7 по норме. Звали его Алексей Стаханов. Человек из приемника, которому так поражались старики: — говорит, а не видно кто, — так вот этот человек призвал всех равняться на Стаханова.
Мамлакат эта мысль понравилась. «102 килограмма хлопка в день?» На митинге
Это было невиданно! Это было неслыханно! Дерзко! Что оставалось делать взрослым? Почему девочка такая «умная»? Зачем ей столько?
Ее избили вечером, когда возвращалась с поля, жестоко, безжалостно. Хулиганов поймали. На суде Мамлакат заступилась за них: обыкновенные лодыри.
В нее стреляли, когда ехала на встречу с колхозниками района в клуб шелко-мотальной фабрики.
Ночью на крыше кто-то закрыл трубу, чтобы девочка не проснулась, угорела от чугунной печи, что по решению правления колхоза установили в ее кибитке.
А она учила подруг, взрослых. «Открытый Мамлакат новый способ сбора хлопка, перенесенный на все поля Таджикистана, дал невиданный результат: уборка хлопка пошла быстрее и лучше», — так писали в журнале тех лет.
4 декабря 1935 года постановлением ЦИК СССР Мамлакат Нахангову наградили высшим орденом страны.
…Из детства ее и моего нам улыбается белозубая девочка, толстая коса перекинута через левое плечо, тюбетейка с нарядной бахромой одета чуть-чуть набок. Видимо, снимок сделан не дома: некому было заплести многочисленные косички.
Да, это 1936 год, она в Москве, а в это время в кишлак в гости нагрянул Юлиус Фучик.
Чешский публицист-антифашист тогда вторично был в Таджикистане: заехал познакомиться с писателем Айни, о котором был наслышан в первое памирское путешествие, и с Мамлакат.
Встретился лишь с Курбан-биби, попил чаю в их кибитке, оглядел хлопковые поля, что наступали на кишлак со всех сторон. Потом, вернувшись в кибитку, спросил, показывая на фотографию девочки:
— Чем же вы ее кормили, что выросла она такая проворная?
— Тыквой, — грустно вздохнула Курбан-биби.
— Когда-нибудь я приглашу ее в Прагу, — сказал Юлиус, прощаясь.
В буржуазной Чехии это был период наступления реакции, и Фучик прибыл в СССР нелегально, без паспорта, имея аресты и тюрьмы в недалеком прошлом и «Репортаже петлей на шее», а затем смертную казнь не в таком уж далеком будущем.
Через 20 лет приехала Мамлакат в Прагу. Она поднялась на Злату улочку к кафе, где когда-то часто сиживал Юлиус с чашкой кофе.
Внизу лежала Прага, злата Прага, красавица Прага, свободная, социалистическая, какой мечтал увидеть ее Фучик и за какую отдал жизнь. Густа, его жена, рассказала Мамлакат, что накануне казни фашисты привезли Юлиуса сюда, на это его любимое место. «Посмотри, как прекрасна жизнь. Разве не жалко умирать? Отрекись…»
Долго сидела Мамлакат в старом кафе на Златой улочке… в гостях у Фучика.
Многие считают Мамлакат Акбердыевну Нахангову своим другом, доброй знакомой. Судьба подарила ей не одну встречу, память о которой живет десятилетиями: Калинин и Сталин, Папанин и Буденный, Немирович-Данченко и Нежданов, Коллонтай, Дарья Гармаш, Турсуной Ахунова, Гуля Королева, Петр Машеров, Нина Жвания, Натела Челебадзе…
Три года назад М. А. Нахангова, кандидат филологических наук, доцент Душанбинского педагогического института, выступала перед студентами и преподавателями Гарвардского университета в США.