Карьера Никодима Дызмы
Шрифт:
— Он может сдаться, — пожал плечами полковник. Но итальянец не думал сдаваться. С редкой выдержкой переносил он дикую боль, но чувствовалось, что он не уступит.
Веляга понял это и, зная, что время вскоре истечет, решил во что бы то ни стало покончить с итальянцем.
Он рванул соперника вбок, подставил ему подножку, бросил на ковер и, навалясь всей тяжестью, поверг его на лопатки.
Цирк задрожал до основания. Дикий рев, буря аплодисментов, топот тысячи ног слились в сплошной гул, заглушив
— Браво, Веляга, браво! — ревел Дызма, пот выступил у него на лбу.
Борцы между тем поднялись с ковра.
Веляга стал раскланиваться, а Тракко подошел к столику судейской коллегии и что-то стал говорить, растирая посиневшую шею.
Наконец шум затих. Судья вышел в центр арены и объявил:
— Борьба чемпиона Польши Веляги с чемпионом Италии Тракко закончилась вничью. Веляга положил противника на лопатки с помощью недозволенного приема. Жюри решило…
— Дальнейшие его слова потонула в реве протеста:
— Неправда!
— Не было подножки!
— Судью на мыло!
— Веляга победил!
— Долой макаронника!
Наконец слово взял председатель судейской коллегии:
— Встреча закончилась вничью, потому что Веляга дал противнику подножку. Видел это судья на ринге, видел и я сам.
— Неправда, не давал! — заорал Дызма.
— Это вы говорите неправду, — не без злости ответил арбитр.
— Что? — завопил вне себя Дызма. — Что? Я говорю — не давал. Я председатель государственного хлебного банка, мне больше можно верить, чем этому малому со свистком.
Цирк задрожал от аплодисментов.
— Браво, браво!
— Верно говорит!
Тогда председатель судейской коллегии снова поднялся со стула и крикнул:
— Исход борьбы решает судейская коллегия, а не публика. Встреча закончилась вничью.
Никодим потерял всякий контроль над собой и рявкнул на весь цирк:
— Г…о!
Эффект был колоссальный. С верхнего яруса обрушился ураган аплодисментов, захохотали, заорали, повторяя только что пущенное Дызмой слово.
— Выйдем из этого балагана, — заявил Никодим, — не то меня удар хватит.
Выходили смеясь.
— Ну, теперь ты будешь по-настоящему популярен, — заметил Вареда.
— Что там…
— Не «что там», а точно. Завтра вся Варшава только об этом и будет говорить. Увидишь. Люди любят сильное слово…
На следующий день о происшествии не только говорили: почти все газеты с подробностями описывали скандал, некоторые поместили даже портрет героя вечера.
Никодим был зол на себя.
— Я правильно сказал. Чего же они считают меня хамом?
— Ничего особенного, пустяки, — утешал его Кшепицкий.
— Вывели из себя, сволочи.
ГЛАВА 13
Крохмальная улица в эту пору
Под одной из арок молча ждут, прислонясь к стене, трое мужчин. Можно подумать, что они уснули, но нет — время от времени вспыхивают огоньки трех папирос.
Со стороны Желязной улицы слышатся чьи-то тяжелые шаги. Один из ожидающих приседает на корточки, вытягивает шею, отползает назад и шепчет:
— Он.
Шаги все ближе, и через минуту люди под аркой видят приземистого толстяка в черном осеннем пальто.
Почувствовав, что кто-то идет за ним следом, прохожий оглянулся.
— Нет ли у вас спичек? — спрашивает у него худощавый блондин.
— Есть, — отвечает тот, останавливается и начинает рыться в карманах.
— Ваша фамилия Бочек? — спрашивает вдруг блондин.
Толстяк удивленно на него смотрит.
— Откуда вы знаете?
— Откуда? Оттуда, сволочь, что ты язык на привязи не держишь.
— Почему?..
Кончить он не успел. Удар тяжелого кулака разбил ему нос и верхнюю губу; в тот же миг кто-то треснул его по затылку, кто-то изо всей силы пнул в живот.
— Господи боже мой! — вскрикнул толстяк и покатился в канаву. В голове у него зашумело, во рту появился соленый вкус крови.
Нападавшие, однако, не сочли, что работа кончена. Один из них наклонился над лежащим и принялся бить его кулаками в живот и в грудь, а другой перепрыгнул с тротуара на мостовую и нанес два страшных удара каблуком в лицо.
Невыносимая боль придала сил лежащему. С невероятным при его полноте проворством он вскочил на ноги и диким голосом завопил:
— Караул! Караул!
— Заткни ему глотку! — срывающимся шепотом приказал блондин.
Его товарищ схватил лежащую на тротуаре шляпу жертвы и прижал ее к изуродованному лицу.
— Караул… Караул! — надрывался тот. Далеко на перекрестке появилась чья-то фигура.
— Тихо! Франек, кто-то идет.
— Караул! Караул!
— Ничего не поделаешь, придется его ножиком погладить.
Щелкнула пружина складного ножа, и широкое длинное лезвие бесшумно вошло в тело по рукоятку. Раз, другой, третий…
— Готово.
Молодой человек вытер нож о пальто убитого. Двое других быстро обыскали карманы. Часы, паспорт, бумажник…
Мгновение спустя Крохмальная снова была безлюдна.
Небо начало светлеть, когда в улицу свернули двое полицейских на велосипедах — ночной патруль.
— Гляди-ка, — воскликнул один, — кто-то лежит!
— Наверно, пьяный.
Они соскочили с велосипедов и, увидев лужу крови, поняли, в чем дело.