Карьера Никодима Дызмы
Шрифт:
— От всей души вас благодарим! Я и моя жена постараемся, чтоб никто из вас не пожалел, что вы с таким радушием нас встретили. В честь нашей свадьбы я прикажу выдать вам наградные… Всем до единого, кто работает в Коборове. Чего уж там… Я не боюсь расходов…
Ураган «виватов» был ответом на его слова. Оркестр грянул туш.
Пассажиры из соседних вагонов с любопытством глядели па эту сцену, некоторые, заразившись общим настроением, тоже что-то кричали.
Особенно обращал, на себя внимание худой еврей, который из
На пороге дома эконом и кастелянша в окружении прислуги встретили новобрачных хлебом-солью.
Никодим положил на поднос два пятисотенных билета.
— Поделите между собой, — сказал он.
Кшепицкий успел уже произвести радикальные изменения в доме.
Наверху, в прежних комнатах Нины, он устроил гостиные, спальню ее перенес в комнату, смежную со спальней Никодима. По обе стороны спален разместили ванные комнаты. Весь левый корпус отдали в распоряжение Жоржу Понимирскому. Павильон в парке был предназначен для Кшепицкого.
После бала и дороги новобрачные почувствовали усталость и отправились спать. Еще вечером они порешили, что завтра утром посетят в павильоне Жоржа и предложат ему переселиться в дом.
Уже лежа в постели, Дызма долго думал над этим визитом и пришел к убеждению, что идти к Понимирскому вдвоем с Ниной вряд ли стоит — что возьмешь с сумасшедшего?
«А ну как начнет беситься и выдаст меня!»
И он велел разбудить себя в семь часов. Никодим не просчитался: заглянув в спальню жены, он убедился, что Нина еще спит. Впрочем, рано она никогда не вставала.
Никодим быстро оделся, предупредил прислугу, что позавтракает вместе с хозяйкой, и отправился в парк.
Он уже наметил, о чем будет разговаривать с Жоржем. И все же, приблизившись к павильону, Никодим почувствовал, что уверенность его покидает. Понимирский был тем единственным человеком, в чьем присутствии он ощущал что-то вроде робости. Если принять во внимание невменяемость Жоржа, его неожиданные выходки, то в этом, пожалуй, не было ничего удивительного.
Графа он застал в постели. Тот, насвистывая песенку, ел молочную кашу. Собачонка, лежа на одеяле, иногда лениво слизывала кашу с тарелки хозяина.
Лакей запер за Дызмой дверь, и только тогда Понимирский заметил его присутствие.
— Добрый день! — поздоровался Никодим.
— А! — рассмеялся граф. — Уважаемый коллега! Уберите, коллега, эту мерзкую кашу!
Никодим послушно выполнил приказание и сел на стул у кровати. Понимирский поглядел на него с ехидной улыбкой. Его огромные глаза на бескровном личике хилого ребенка, острый нос, подвижные тонкие губы — все излучало удовлетворение.
— Как ваше здоровье? — начал Дызма. — Я слышал, вы долго хворали?
— Благодарю. Не беспокойтесь, коллега.
— Я беспокоюсь не как коллега, — выпалил одним духом Дызма, — а как шурин.
— Что-о-о-о?..
— Как
— Что это значит? — гаркнул граф.
— А то и значит, что мы с вами свояки: я женился на вашей сестре.
Понимирский скинул одеяло, в своей розовой шелковой пижаме встал во весь рост на кровати, наклонился к Никодиму:
— Врешь! Нагло врешь, болван!
Дызму охватило бешенство. Ему, великому Дызме, ему, которому толпы желали долголетия, ему, который запанибрата с высшими сановниками, кто-то посмел бросить подобное оскорбление! Он вскочил, схватил Жоржа за руку повыше локтя и швырнул на постель.
Понимирский застонал от боли. Собака яростно залаяла.
— У-у-у-у… дьявол! — вырвалось у Дызмы.
В дверях появились сиделка и лакей.
Вам стало хуже, ваше сиятельство? Может быть, помощь нужна? — спросила сиделка.
— К черту! Вон! — рявкнул Дызма, и те исчезли.
Он закурил, предложил закурить и Понимирскому. Тот после колебания взял папиросу.
— Вот видите, граф, со мной шутки плохи. Говорю вам, я женился на вашей сестре. Позавчера была свадьба. Что вы на это скажете?
— Позор!
— Почему позор?
— Как могла графиня Понимирская выйти за такого хама, за такого плебея, как вы! Пан… пан… ну, как ваша фамилия?
— Дызма, — подсказал Никодим.
— Смешная фамилия, — пожал плечами Понимирский.
— Значит, вы предпочитаете, чтоб ваша сестра осталась женой преступника Куника? А?
— Нет… Во всяком случае… Мне думается, что вы, хоть человек вы в высшей степени отвратительный, не окажетесь большим прохвостом, чем Куник. Для этого, впрочем, вы слишком глупы, потому что…
— Советую, ваше сиятельство, выбирать выражения, — грозно насупился Дызма.
Понимирский умолк.
— Вы бы вместо того, чтобы оскорблять меня, благодарили бога.
— Ну да?!
— Да, благодарили бога. Я не стану издеваться над вами, как ваш прежний зять. Вы переселитесь в дом и будете пользоваться полной свободой. Жить будем вместе, втроем, будем вместе пить-есть, ездить в гости и принимать гостей…
Понимирский оживился.
— Это вы серьезно? \
— Вполне серьезно.
— И мне дадут верховых лошадей?
— Все, что угодно. Вы будете свободны. Получите деньги на карманные расходы. Долги ваши я уже заплатил. Но у меня свои условия.
— Какие? — обеспокоился Понимирский.
— Прежде всего — держать язык за зубами. Вы недолжны рассказывать, что Оксфорд и Курляндия — это ваши выдумки.
Жорж рассмеялся.
— Стало быть, люди верят в эту чушь?
— Почему б им не верить?
— Но ведь достаточно взглянуть на вас!
Дызма нахмурился.
— Не ваше дело. Не забывайте, вы должны молчать. А во-вторых, втихомолку, так, чтобы об этом никто не знал, вы должны учить меня английскому языку.