Карьера Никодима Дызмы
Шрифт:
Хоровод между тем приблизился. Впереди шла рослая жница с пышными бедрами и буйной грудью, распиравшей вышитую холщовую рубаху. Из-под короткой красной юбки виднелись могучие стройные икры. Была она босиком, в противоположность остальным девушкам, надевшим шелковые чулки и лакированные туфли на французском каблуке. Очевидно, она была значительно беднее своих товарок. Девушка несла в руках огромный венок из ржаных колосьев.
Стоявший рядом с Понимирским барон Рельф взял его под руку и сказал вполголоса:
— Какой экземпляр! Настоящая Помона. Человеческая самка лучших
Жорж вставил в глаз монокль и презрительно посмотрел на Рельфа.
— Напротив, вполне объяснимо, барон. Понимирские владеют Коборовом уже пятьсот лет, а насколько мне известно, ни один из моих уважаемых предков не был противником просвещения народа в лице его прекрасной половины.
— Понимаю, понимаю, — замотал головой барон, — и чернь всегда твердит, что мы, аристократия, ничем другим не занимаемся, кроме улучшения расы лошадей и рогатого скота. Достаточно взглянуть на этих крестьян, чтобы понять, что в этой области у нас самые большие успехи.
— Простите, — прервал его Понимирский, — у кого это «у нас»?
— У аристократии.
— В таком случае мы не поняли друг друга. Я говорю о Понимирских, о старинной аристократии.
Жорж сунул монокль в карман и отвернулся от покрасневшего, как свекла, барона.
За песнями и хороводами последовали танцы и попойка.
Так как вечер был свежий и дамы стали жаловаться на холод, гости с террасы перешли в дом. В саду остался один только Дызма, который не столько по обязанности, сколько ради удовольствия напропалую танцевал со жницами, и больше всего — с рослой жницей из хоровода. Не обращая внимания на угрюмую физиономию ее жениха, широкоплечего парня с лесопилки, Дызма, улучив момент, взял девушку под руку и увел в парк.
Та не стала сопротивляться помещику. А жених по этому случаю напился до бесчувствия.
Возвращаясь с прогулки по парку, куда он отправился, чтобы немного успокоиться после разговора с «этим идиотом Понимирским», барон Рельф сделался невольным свидетелем сцены, которая навела его на следующую мысль:
«Значит, я прав: не только старинная аристократия, но и новая заботится об улучшении крестьянской породы».
На востоке небо посветлело.
ГЛАВА 24
Весть пришла перед обедом и всех взволновала: кабинет подал в отставку, и отставка принята.
Уляницкий получил телеграмму из Варшавы, ему было велено немедленно ехать в столицу.
Отставка кабинета для большинства коборовских гостей была событием, которое задевало их лично.
Кое-кто мог лишиться своих должностей. Все говорили об одном и том же. Уляницкий ходил взад и вперед по вестибюлю и ругался. Яшунская уехала еще до обеда.
Воевода Шеймонт дал телеграмму в свою канцелярию и велел извещать его по мере того, как туда будут поступать известия обо всех подробностях
Вечером пришли газеты. Информация о событиях и слухи, противоречивые оценки ситуации, различного рода предположения — чего там только не было! На одном только они сходились: кабинет пал в связи с тем, что не сумел преодолеть экономический кризис, следовательно, ему на смену должен прийти другой кабинет, руководимый человеком с большим авторитетом.
В числе кандидатов на пост премьера промелькнула фамилия генерала Трочинского, который на посту управляющего больничными кассами, да и в качестве делегата на международный конгресс культуры и искусства, приобрел себе уже немалую популярность, упрочив ее окончательно с помощью брошюры «Стратегические ошибки Наполеона I, Александра Македонского и других». Предыдущая его работа, озаглавленная «Долой коммунизм!», завоевала ему еще раньше всеобщее признание. Знаменита была также приобретенная национальным музеем его картина, представляющая собой автопортрет генерала, выполненный масляными красками, изображающий его в ту минуту, когда оп молодецким ударом копья протыкает насквозь ягуара.
В Коборове широко обсуждали эту кандидатуру, которая, сказать по правде, ни у кого не вызывала серьезных возражений.
За ужином развернулась дискуссия по поводу сомнений барона насчет колорита упомянутой картины.
— Ник, — спросила Нина, — кто, по-твоему, должен стать премьером?
— Откуда мне знать…
— Но все-таки?..
— Гм… Если не Торчинский, то, может быть, Яшунский…
Захмелевший полковник Вареда стукнул кулаком по столу:
— Нет, Никодим, знаешь, кто должен стать премьером?
— Кто?
— Ты.
Воцарилось молчание. Взоры присутствующих обратились к Дызме. Тот наморщил лоб и, убежденный, что Вареда пошутил, нехотя пробурчал:
— Подвыпил ты, Вацек. Оставь, пожалуйста.
Нина встала, и, по знаку хозяйки, все перешли в гостиную. В гуле голосов потонули оправдания полковника.
— Предлагаю покататься по озеру, — воскликнула одна из дам. — Сегодня такая луна!
Все охотно согласились.
Действительно, прогулка оказалась на редкость приятной. Озеро было подобно огромному пласту агата. Его поверхность усеяли мелкие бриллианты звезд, среди них сняла луна, в которой, по подсчету воеводы Шеймонта, было по меньшей мере пятьсот каратов. Когда лодки с тихим плеском отплыли от берега, кто-то запел.
— Жаль, — вздохнул Никодим, — нет под рукой мандолины.
— Вы играете на мандолине? — удивилась одна из сестер Чарских.
— Играю. Особенно люблю играть в лунную ночь на лодке. Приходит вдохновение. Ночь, луна, пахнет горизонтом…
Все расхохотались, а староста Тишко воскликнул:
— Пан председатель и тут не упустил случая высмеять наши невинные песни.
Пшеленская пожала плечами.
Неужели вы полагаете, что пана председателя интересуют такие пустяки?
— Еще бы, я думаю, — подхватил староста, — ведь мне тоже известно, что хлебный банк решено закрыть. Такой банк! Обидно основателю этого дела смотреть на его конец… Не правда ли, пан председатель?