Карибский шизис
Шрифт:
– Нет…
– Значит, и этого – туда же… Всё понял?
– Да, Коатликуэ… – ответил Куаче и бросился к своим – руководить работами…
Лицо у Валькирии внезапно сделалось ОЧЕНЬ задумчивым. Нервно передёрнув плечами и пробормотав себе под нос: «Блин, ну… не до такой же степени!», она резко повернулась и быстрым, размашистым шагом пошла к Эспаде. Тот всё ещё стоял на коленях с поднятыми и разведёнными руками, хотя осмысленности во взгляде несколько прибавилось. Проведя ладонью ему по спине между лопаток, Лейт хмыкнула и, достав
– Умненький мальчик… Можешь опустить руки… Вот так, хорошо… За голову!.. Не только умненький, но и понятливый… – Валькирия кивком подозвала проводника поближе. – Знаешь ли ты что-нибудь хорошее об этом умном и понятливом мальчике, Мигель?…
22.02.1898…почти там же… (ночь)
– Спасибо, Мигель! – Родриго, не отрываясь, смотрел в пламя костра. – Теперь я твой должник. Если бы не ты…
– Ты мне ничего не должен. Я просто сказал правду – ту, что знал… – проводник, сделав глоток из плоской металлической фляги, передал её собеседнику. И, с кривой усмешкой, добавил. – Я ведь так и не научился лгать, предавать и нарушать слово. Хосе так этого и не понял…
– Хосе был мелким жадным подонком. Я ведь слышал его разговор с Кайманом… – Эспада передёрнул плечами и, в свою очередь, глотнул из фляги, – и он получил то, чего заслуживал…
– Знаю, но… он же ходил со мной почти два года. Я учил его лесу и пытался научить чести… Плохой из меня учитель!
– Это он был скверным учеником… – Родриго, передав флягу обратно, подбросил в костёр несколько палок. – Никого нельзя научить чести, если он сам этого не хочет.
– А как ТЫ связался с Кайманом и его шайкой? – Мигель, задав давно мучивший его вопрос, тут же торопливо добавил. – Если не хочешь, можешь не отвечать…
– Тут нет никаких секретов. Гомес вытащил, а точнее, выкупил меня из тюрьмы в Мериде, где я сидел и ждал, когда же меня повесят за убийство… а перед тем, как сделать это, он взял с меня клятву верности. Кайман был умной сволочью…
– Убийство?…
– Это был поединок! Меня вызвали! – Эспада, было, резко выпрямился, но потом, махнув рукой, коротко и горько рассмеялся. – О том, что мой противник – племянник губернатора, я узнал уже на суде…
– Подожди-ка…
Родриго вздрогнул от неожиданности… Индеец Куаче возник откуда-то из темноты бесшумно, как призрак, и, молча усевшись у огня, взялся за протянутую Мигелем флягу.
– В чём было дело, Хуан? – проводник никогда не звал старшину носильщиков его индейским именем. – Я никогда такого не видел. Чтобы ты…
– Я тоже раньше такого не видел… Только слышал о таком… и почти не верил, что такое бывает, – индеец сделал длинный глоток и, резко выдохнув, отдал флягу Мигелю. – Спрячь, Седой! Сегодня
– О чём это ты? – в словах носильщика, с точки зрения Эспады, не было смысла. – Чего это ты раньше не видел?
– Ты не понимаешь, Родриго… – проводник покосился в сторону дальнего костра, от которого до них доносились негромкий гитарный перебор и женский голос, певший на непонятном языке. – Я знаю Хуана уже больше, чем двадцать лет. Он касик и сын касика. Вождь в своём племени. Он не встал на колени даже перед епископом, хотя охрана грозила ему винтовками… Почему, Хуан?
– Ха! Кто такой епископ? Толстый маленький человек… простой старик в дорогой сутане… – лицо индейца было неподвижно, хотя глаза лихорадочно блестели в свете костра. – Он говорит с богом? Ну и что? Он же не бог! Касик никогда не встает на колени перед человеком…
– Но ты же встал! – всё ещё ничего не понимающий Мигель почти кричал. – Я же сам видел!
– А что ты видел ДО ЭТОГО, Седой? Видел, видел… уж я-то знаю! Ха! Молодой воин тоже это видел… правда, молодой? Ты ведь тоже встал на колени, так?
– Я… я не знаю, почему так случилось, Куаче… Я не испугался, нет! Страха не было… Просто… кровь застыла в жилах и… Не знаю…
– Правильно, молодой, правильно… Это не страх! Ты просто посмотрел в глаза Белому Богу… В этих глазах нет страха – только холод и смерть… Холод и смерть…
– Ты это что, Хуан… – Мигель с ужасом смотрел на индейца, а тот, захлёбываясь словами, продолжал говорить.
– Отец рассказывал мне об этом… а отцу – его отец… Белые Боги уже бывали на этой земле… Малинче, тот, который поднял тольтеков против теноча и разрушил великий Теночтитлан…
– Он говорит о Кортесе… – прошептал Родриго, – и о том, как тот завоевал Мехико…
– Хуан, я знаю, твои предки считали испанцев богами… – Мигель запнулся, и индеец тут же перебил его.
– Нет! Не теулей![13] Теули были просто людьми… жадными… жестокими… но людьми! Малинче! Только Малинче был Белым Богом!!! Чтобы быть им, недостаточно жадности и жестокости… недостаточно смелости и безжалостности… Нужно, чтобы вместо сердца у тебя был кусок льда! Чтобы ты, глядя на человека, видел не человека, а только помощь или помеху! Чтобы тот, кто заглянет тебе в глаза, видел только холод и смерть… Холод и смерть…
Блики костра прочерчивали лицо индейца глубокими линиями. Огонь и жизнь были на расстоянии руки, но за спиной он слышал негромкую музыку и легкий смех от соседнего костра. И спина холодела, будто прижатая к леднику. Можно убивать и ничего не чувствовать. Можно убивать и радоваться. Можно даже убивая, сожалеть. Но убивать и не замечать этого… Тихий гитарный перебор и тихое присутствие Смерти…
27.02.1898…Мексика, п-ов Юкатан, Кампече… (утро)