Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия
Шрифт:
Эссе было отмечено Виттенбахом, который оценил его как «довольно хорошее» и похвалил Маркса за богатство идей и хорошую организацию, хотя справедливо покритиковал «преувеличенное стремление Маркса употреблять редкие и образные выражения» [46].
Увлеченность чрезмерной образностью и любовь к поэзии, которые Маркс проявил в первые годы учебы в университете, усилились благодаря его дружбе с бароном фон Вестфаленом, который, после дома и школы, стал третьим источником влияния на юного Маркса. Людвиг фон Вестфален был на 12 лет старше Генриха Маркса. Он родился в 1770 году в семье, которая только что получила дворянство. Его отец, Филипп фон Вестфален, честный, прямолинейный и чрезвычайно способный представитель растущего среднего класса Германии, был личным секретарем герцога Брауншвейгского во время Семилетней войны, оказал существенную помощь своему покровителю в нескольких военных кампаниях, кульминацией которых стала битва при Миндене, и был впоследствии облагодетельствован королем Англии Георгом III. Во время войны он женился на шотландской дворянке Джини Уишарт, которая приехала в Германию навестить свою сестру, чей муж, генерал Бекуит,
У Людвига и Каролины было трое детей, старшая из которых, Женни, родилась в 1814 году – за два года до их переезда в Трир, куда Людвиг был переведен на более низкую должность городского советника: он не был полностью согласен с политикой нового прусского правительства, и считалось, что его либеральные взгляды будут более уместны в бывшей французской Рейнской области. Вестфалены поселились в прекрасном доме неподалеку от дома Марксов [48], хотя отнюдь не были богатой семьей [49]. Поскольку Генрих Маркс и Людвиг фон Вестфален работали в городской юридической службе и были членами небольшой протестантской общины, они вполне естественно подружились. Женни очень сблизилась с Софи Маркс, и семьи постоянно общались. Барон, которому уже перевалило за 60, проникся особой симпатией к Карлу. Он был весьма разносторонне образованным человеком, говорил по-английски так же хорошо, как и по-немецки, без труда читал на латыни и греческом и особенно любил романтическую поэзию. Элеонора Маркс писала, что барон фон Вестфален «привил Карлу Марксу энтузиазм к романтизму, и если его отец читал ему Вольтера и Расина [11] , то барон читал ему Гомера и Шекспира, которые остались его любимыми авторами на всю жизнь» [50]. Барон уделял много времени молодому Марксу, и они вдвоем совершали прогулки, сопровождавшиеся интеллектуальными беседами, по «удивительно живописным холмам и лесам» в окрестностях. Помимо того что барон был культурным человеком, он увлекался прогрессивными политическими идеями и заинтересовал Маркса личностью и творчеством французского социалиста-утописта Сен-Симона.
11
Жан-Батист Расин (1639–1699) – французский драматург.
Генрих Маркс одобрял привязанность сына к барону и напутствовал его: «Тебе выпала такая удача, какая выпадает немногим молодым людям того же возраста. На первом важном отрезке жизни ты обрел друга, и очень достойного, старше и опытнее себя. Будет лучшим испытанием твоего характера, духа и сердца, более того, твоей нравственности, если ты сможешь сохранить эту дружбу и быть достойным своего старшего товарища» [51]. Благодарность Маркса за дружбу барона была такова, что в 1841 году он посвятил ему свою докторскую диссертацию в самых пылких выражениях:
«Простите меня, мой дорогой, подобный отцу друг, за то, что предваряю столь незначительный труд таким дорогим мне именем, но я слишком нетерпелив, чтобы ждать другой возможности доказать вам свою любовь. Пусть всем, кто сомневается в силе духа, посчастливится, подобно мне, восхищаться старшим товарищем, который сохранил свои юношеские порывы и с мудрым восторгом приветствует всякий прогресс. Отнюдь не отступая перед реакционными призраками и зачастую мрачным небом нашего времени, вы всегда были способны, вдохновляясь глубоким и пламенным идеализмом, разглядеть за скрывающими его завесами святыню, которая горит в самом сердце этого мира. Вы, друг моего отца, всегда были для меня живым доказательством того, что идеализм – не иллюзия, а самая настоящая реальность» [52].
II. Пора студенчества
В октябре 1835 года, в возрасте 17 лет, Маркс уехал из дома учиться в университет. Вся его семья собралась в 4 часа утра, провожая его на пароход, который за 16 часов спустился по Мозелю до Кобленца; там на следующий день он пересел на другой пароход, спустившийся по Рейну до Бонна; на третий день Маркс записался в Боннский университет на юридический факультет. Энтузиазм к романтизму, который барон фон Вестфален пробудил в нем, вытеснив в какой-то степени воспринятый дома и в школе рационализм эпохи Просвещения, после года, проведенного в Бонне, лишь усилился. Сам город был едва ли больше Трира. Но университет, в котором обучалось 700 студентов, являлся интеллектуальным центром Рейнской области. В нем преобладало романтическое мировоззрение, а самыми популярными (которые посещал и Маркс) были лекции по философии и литературе тогда уже пожилого Августа Шлегеля. В целом политика обсуждалась мало: в начале 1830-х годов в университете, как и во всей Германии, наблюдалась волна свободы слова и антиправительственной активности, но она была решительно подавлена. Маркс начал обучение с большим энтузиазмом, записавшись на девять курсов, которые впоследствии по совету отца сократил до шести: три из них были посвящены литературе. В его первом отчете по окончании семестра говорится, что он с усердием и вниманием посещал все шесть курсов. Однако во втором семестре, после болезни от переутомления в начале 1836 года, он сократил количество курсов до четырех и уделял гораздо меньше времени формальным занятиям.
Его отец постоянно жаловался на неспособность сына держать семью в курсе своих дел: по прибытии в Бонн
В свободное от пьянства и дуэлей время Маркс писал стихи и посещал клуб студентов-единомышленников. Клуб, вероятно, имел политический подтекст: среди его членов был Карл Грюн, один из будущих основателей «истинного» социализма; он находился под наблюдением полиции и поддерживал контакты с другими университетскими поэтическими клубами, которые также находились под подозрением. К редким письмам домой Маркс обычно прикладывал образцы своих сочинений, которые отец находил совершенно непонятными. На просьбу взять на себя расходы по их изданию он предупредил сына, что «хотя я очень рад твоему поэтическому дарованию и возлагаю на него большие надежды, мне будет очень жаль, если ты станешь в глазах публики поэтом мелкого пошиба» [55]. Задолго до окончания учебного года Генрих Маркс решил, что одного года в Бонне вполне достаточно и что его сын должен перевестись в Берлинский университет.
Однако еще до того, как Маркс отправился в Берлин, возникла другая проблема. «Едва закончилось дикое буйство в Бонне, – писал ему Генрих Маркс во время летних каникул 1836 года, – едва были выплачены твои долги – а они действительно были самого разнообразного характера, – как, к нашему огорчению, возникли горести любви» [56]. Женни и Карл были друзьями с самого раннего детства. Женни, с ее темно-русыми волосами и зелеными глазами, в Трире считалась красавицей и даже была выбрана «королевой бала». Юный Маркс, который позже описывал себя как «по-настоящему неистового Роланда» [57], был настойчивым поклонником: отношения между ними начали развиваться еще до отъезда Маркса в Бонн, а летом 1836 года было объявлено об официальной помолвке. По меркам того времени, помолвка была крайне необычной: Марксу было всего 18, Женни была на четыре года старше, к тому же имелась определенная разница в социальном статусе. Поначалу в тайну были посвящены только родители Маркса и его сестра Софи, которая выступала в роли посредника между влюбленными. Отец Женни дал свое согласие в марте 1837 года. Родители Маркса были не в восторге (по крайней мере, поначалу) от этого брака; кроме того, паре пришлось выдержать «годы ненужных и изнурительных споров» [58] с семьей Женни. Позже Маркс решительно опроверг заявление своего зятя в одной из газет о том, что противодействие со стороны Вестфаленов объяснялось антисемитизмом [59], более вероятно, что конфликты возникли из-за реакционных взглядов некоторых членов этой семьи.
Укрепив свой вкус к романтизму и поэзии благодаря успешному, хотя и полутайному ухаживанию, Маркс в октябре 1836 года уехал из Трира в Берлин. Столица почти во всем отличалась от Бонна. Позднее Энгельс с горечью вспоминал Берлин того времени: «С едва сформировавшейся буржуазией, с крикливой мелкой буржуазией, такой беспринципной и склочной, с еще совершенно неорганизованными рабочими, с массой бюрократов и прихлебателей из дворян, со всем характером простого “места жительства”» [60]. Берлин являлся действительно очень захудалым городом, в котором не имелось ни давно сложившейся аристократии, ни прочной буржуазии, ни нарождающегося рабочего класса. Тем не менее, с населением более 300 000 человек, он был крупнейшим городом германоязычного мира после Вены и располагал университетом, в три раза превосходящим Боннский по размерам и совершенно иным по атмосфере. Десятью годами ранее студент Людвиг Фейербах писал своему отцу: «Здесь нет и речи о пьянстве, дуэлях и приятных совместных прогулках, ни в одном другом университете вы не найдете такой страсти к работе, такого интереса к вещам, отличным от мелких студенческих интриг, такой склонности к наукам, такого спокойствия и такой тишины. По сравнению с этим храмом труда другие университеты кажутся публичными домами» [61].
О первом годе пребывания Маркса в Берлине (где ему предстояло пробыть четыре с половиной года) мы имеем исключительно полную информацию благодаря его единственному сохранившемуся письму к отцу, написанному (при свечах, ранним утром) в ноябре 1837 года. Это необычайно задушевное письмо, в котором он подробно описывает духовный маршрут своего последнего года.
«Когда я покинул вас, – начинает он, – для меня только что начал существовать новый мир, мир любви, который поначалу был напоен желанием и отчаянием. Даже путешествие в Берлин, которое в противном случае полностью очаровало бы меня, вызвав во мне восхищение природой и воспламенив меня жаждой жизни, оставило меня холодным и, как ни удивительно, даже подавило; ибо скалы, которые я видел, были не грубее, не суровее движений моей души, широкие города не более полны жизни, чем моя кровь, столы трактиров не более переполнены и их еда не более неудобоварима, чем запасы фантазий, которые я нес с собой, и, наконец, ни одно произведение искусства не было так прекрасно, как Женни» [62].