Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Если тело Карла еще бунтовало и сопротивлялось равнодушию общества к его книге, Женни казалась полностью сломленной. Она жила надеждами на «Капитал», веря, что он сотворит чудо — изменит Германию, изменит мир, изменит их жизни к лучшему. Теперь, когда книга вышла и осталась практически незамеченной, Женни оглядывалась на прожитую жизнь и спрашивала себя: а стоило ли это таких жертв? Потери Муша? Бесконечных лет нищеты и болезней? Опасений, что будущее дочерей будет скомпрометировано прошлым их родителей?
Ничто в ее письмах не говорит о том, что Женни хоть на миг отказалась разделять идеи, бурлящие в голове ее мужа, однако после того, как выход «Капитала» был встречен всеобщим молчанием, она признается Кугельманну: «Моя вера иссякла, мое мужество исчерпано самой жизнью». {7}
Ей скоро 54.
«Откровенно говоря, борьбы и страданий в повседневной жизни ничуть не меньше, чем в жизни таких ярких натур, — пишет она Эрнестине. — Более того, я сама знаю примеры, когда в моменты кризисов товарищи по партии приходят на помощь к жене и детям и помогают даже лучше, чем сам муж». {8}
Настроение у нее мрачное и часто подавленное, и Женни плохо уживается с дочерьми и мужем. Она продолжает играть роль хозяйки дома перед друзьями Маркса и товарищами по Интернационалу, однако становится все более независимой; путешествует самостоятельно, более свободно общается со своими друзьями-«обывателями».
Женни любила своего мужа и, как она и говорила Кугельманну, считала себя его товарищем и соратником по партии, однако для нее настало время, когда ей хотелось идти вперед, развиваться — выйдя при этом из тени своего мужа.
Из-за соглашения с Мейснером Маркс должен был усиленно работать над вторым томом «Капитала», но из-за болезни и постоянного беспокойства о судьбе первого тома он почти не продвинулся вперед. Вместо этого он штудирует мировую прессу в надежде найти упоминания о своей книге — и в середине января бальзамом для его израненного сердца становится маленькая заметка в лондонской «Saturday Review», в которой написано:
«Взгляды автора могут быть столь же губительны, какими мы их и полагаем, но не может быть никакого сомнения в отточенности его логики, энергичности риторики и том обаянии и пылкости, с которыми он представляет читателю самые сухие проблемы политической экономии». {9}
Впрочем, этого все равно слишком мало, чтобы компенсировать почти полное отсутствие интереса к «Капиталу». К счастью для Маркса и его семьи, события в личной и политической жизни помогают переключить свое внимание, на некоторое время забыть о горьком разочаровании, связанном с «das Buch» — как они ее называют, «Книгой» {10}.
Один из таких отвлекающих факторов — ирландский вопрос, который будет занимать Маркса и его домашних, особенно — дочерей, долгие годы.
Трагедия Ирландии корнями уходила в века, однако один из самых черных моментов ее истории относится к 1801 году, когда Ирландия проиграла в восстании, вдохновленном революциями в Америке и Франции, и была насильственно введена в состав государства-победителя — Англии. Ирландский парламент, чья история насчитывала 5 веков, был распущен, а незначительная группа депутатов от него формально введена в Вестминстерский парламент Англии. Даже ирландская католическая церковь была поглощена церковью англиканской, поскольку политическое объединение подразумевало и религиозный союз. Следующий трагический — и поворотный — пункт истории — голод 1840-х годов из-за неурожая картофеля, когда миллионы ирландцев умерли или эмигрировали из страны. Этот кризис был спровоцирован отчасти английскими аграрными реформами, к которым английские землевладельцы силой принуждали крестьян на их крошечных земельных наделах, где картофель всегда был основной сельскохозяйственной культурой — а отчасти политикой английского правительства.
Когда голод уже начался, эта политика фактически оставила судьбу голодающих крестьян в руках землевладельцев, которые, игнорируя умирающих людей, деловито экспортировали мясо и зерно с ирландских ферм на прибыльный иностранный рынок. Это преступление навеки осталось в памяти ирландцев, которым пришлось с горечью осознать, что многие британские парламентарии, у которых к Ирландии был экономический интерес, попросту нажились на несчастьях и смерти людей.
Голод навсегда изменил Ирландию. Возле деревень со временем появились поместья,
В 1850-е годы ирландские иммигранты в Америке создали группу под названием Ирландское Республиканское Братство, ставшую более известной как движение фениев. Конечной целью группы было вооруженное восстание с целью изгнания англичан из Ирландии. Многие из членов этой организации стали опытными бойцами, солдатами в 1860-х, сражаясь во время Гражданской войны. Когда они возвращались домой, им требовалось очень немного времени, чтобы настроить в свою пользу местное население — нуждавшееся лишь в оружии и четкой организации, чтобы быстро превратиться в повстанческую армию; уже через несколько лет в Ирландии насчитывалось, по некоторым оценкам, несколько сотен тысяч последователей фениев {13}. В Манчестере и его окрестностях, где ирландская диаспора была очень велика, каждый шестой либо уже был фением, либо симпатизировал движению {14}.
В сентябре 1867 года в Манчестере были арестованы за бродяжничество два ветерана Гражданской войны в США. Событие незначительное, на первый взгляд, и полиция уже готовилась отпустить бродяг, когда неожиданно выяснилось, что они были важными фигурами среди фениев. Один из них — полковник Томас Келли, руководитель провалившегося в начале этого года восстания — собирался взять под контроль деятельность фениев в Англии. Другой — его адъютант, капитан Майкл Дизи.
Арест этих людей стал настоящей сенсацией для английских секретных служб, которые были страшно довольны тем, что пресловутая парочка попалась в руки полиции. Для ирландцев Манчестера это тоже была сенсация, только иного рода — и диаспора тут же занялась разработкой плана освобождения пленников {15}.
«Жена» Энгельса, Лиззи, была посвящена в заговор {16}, достигший своей кульминации 18 сентября, когда полицейские, перевозившие Келли и Дизи в Лондон, были атакованы прямо на железнодорожной станции. В то утро семеро полицейских противостояли 30–40 ирландцам; большинство из них были без оружия, но у некоторых имелись револьверы. Выстрелом из толпы была убита лошадь, после чего ирландцы бросились на полицейский фургон, пытаясь освободить пленников. Началась беспорядочная пальба, были убиты констебль и случайный прохожий. Полицейское подкрепление оцепило район, две дюжины участников нападения были мгновенно арестованы, однако Дизи и Келли с помощью подпольщиков удалось скрыться {17}. Лиззи Бернс, уже неоднократно помогавшая фениям, находившимся в бегах, приютила беглецов в доме Энгельса {18}. Оставив позади себя социальный хаос, Келли и Дизи в конце концов добрались до Америки {19}.
Маркс и Энгельс осуждали методы фениев — путь насилия и постоянных заговоров — но горячо поддерживали ирландцев в борьбе против английского господства {20}. Возможно, опасаясь, как бы не было раскрыто участие Лиззи в заговоре, если Маркс подготовит заявление в поддержку ирландцев, Энгельс предупредил друга, что они ни при каких обстоятельствах не должны демонстрировать даже осведомленность об акциях фениев, которые, по словам Энгельса, действовали по приказу «ослов и эксплуататоров» {21}. Однако про себя Энгельс высоко оценил акцию по освобождению пленников и даже возил Лафарга на место ее проведения через 4 дня после происшествия {22}. Кугельманну он писал смело и открыто: «Вы, должно быть, слышали о небольшом сюрпризе наших фениев. Дело было организовано и выполнено — великолепно; однако, к сожалению, зачинщики пойманы». {23}