Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Маркс иллюстрировал свой экономический трактат беспощадно жестокими примерами эксплуатации из британской фабричной системы, описывая не только жестокое обращение со взрослыми мужчинами, но и издевательства над десятками тысяч детей, некоторым из которых едва исполнилось 2 года. Кроме того, он часто использует отсылки к литературным произведениям. Так, он вспоминает о Робинзоне Крузо, который даже после кораблекрушения ведет себя, «как истинный британец», с помощью часов, книги и пера управляя своим островом сокровищ. В духе Диккенса Маркс цветисто называет капиталистического обывателя «денежным мешком» {68}. Кроме того, в книге много аллюзий с готической литературой. Маркс пишет:
«Капитал — это мертвый труд, который, как вампир, оживает лишь тогда,
В своей слепой неутолимой страсти он, вечно голодный, словно вервольф, жаждет заполучить бесплатный труд, переступая не только моральные, но и физические, максимально возможные для человека пределы рабочего дня. Он узурпирует время отдыха, свежий воздух, солнечный свет… отнимает время, отведенное на крепкий сон, дающий возможность восстановить силы, просто на отдых, который так необходим измученному организму {70}.
63
Русский перевод дан по: К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, Т. 23.
«Капитал» Маркса — который во всех смыслах был своего рода эпосом завоевателей и завоеванных — объяснял, что даже будучи порабощенным и измученным, рабочий класс не лишен сил и некоторой толики власти полностью. Сама природа капиталистического производства, когда рабочие собраны в одну сплоченную общность, создает почву для сопротивления; рабочие осознают свою силу, заключенную в единстве, и свои антагонистические взаимоотношения с капиталом {71}. В определенный момент эти рабочие начнут предъявлять свои требования — сокращение продолжительности рабочего дня и компенсация, отражающая истинную стоимость их труда. «На смену напыщенному и помпезному списку «неотъемлемых прав человека» приходит скромная Великая Хартия ограниченного законом рабочего дня», которая ясно даст понять, «когда заканчивается время, которое рабочий человек продает, и начинается его собственное время». {72} Рабочие, разумеется, предъявят эти требования, как любой продавец вправе выставить свои условия покупателю, правда, в этом случае покупатель не заинтересован в гуманности; однако это противостояние неминуемо приведет к разжиганию глобальной борьбы между классом капиталистов и рабочим классом.
Маркс также предвидел антагонизм внутри самого класса капиталистов, которые будут уничтожать друг друга в погоне за богатством, убирая с дороги конкурентов для создания монополий и бизнес-империй, чье влияние будет простираться на целые страны и континенты. Но и это в конечном итоге, по Марксу, поможет рабочим: уменьшение количества магнатов на вершине денежной пирамиды укрепит ее основание. Это, в свою очередь, спровоцирует еще большую нищету и лишения — и тем самым быстрее сплотит несчастных для сопротивления и борьбы. Они создадут собственное общество, то, в котором будут правильно относиться к средствам производства — ибо они и есть средства производства. Этот класс, в свою очередь, станет слишком мощным для того, чтобы капиталисты могли подчинить его себе {73}. Результатом этого станет появление кооперативных предприятий и установление общей собственности на природные ресурсы, а также на средства производства и оборудование, необходимые для того, чтобы колеса коммерции продолжали крутиться. Маркс предсказывал, что эта экономическая и социальная революция будет гораздо более бескровной, чем те, что происходили при зарождении капитализма.
Преобразование личной частной собственности, происходящей из частного труда, в капиталистическую частную собственность — процесс, естественно, несравнимо более затяжной, насильственный и трудный, чем превращение капиталистической частной собственности, уже практически основывающейся на общественном производстве, в социалистическую собственность. В первом случае перед нами экспроприация народных масс несколькими узурпаторами, во втором — обратный
В одну эту книгу Маркс вложил годы труда и размышлений — свои собственные, а также тех экономистов и философов, которые были его предшественниками. С одной стороны, этот труд был написан в высшей степени техничным, академическим языком, с другой — уже на следующей странице читатель мог окунуться в легкий, ехидный, насмешливый стиль наиболее эксцентричных полемик Маркса. Если Энгельс обнаружил в «Капитале» отголоски фурункулеза Маркса, еще легче было отыскать там следы страданий его семьи или воспоминания о той нищете, которую Маркс видел и знал на улицах Манчестера и Лондона.
Автор «Капитала» был выдающимся философом, экономистом, ученым, социологом и писателем — но помимо этого он был еще и хорошо знаком с медленной агонией духа тех, кто обречен страдать в нищете, будучи окружен непомерным богатством других.
Пока окружение Карла ждало реакции на выход его труда, 23 декабря Кугельманн сделал странный подарок человеку, которого он боготворил. Женни описала эту сцену.
«Вчера вечером мы все были дома и сидели внизу, что у англичан означает — на кухне, откуда все «блага цивилизации» начинают обычно свой путь наверх. Мы были заняты готовкой Рождественского пудинга — со всем возможным тщанием. Просеивали изюм (самая неприятная и липкая работа), рубили миндаль, апельсиновые и лимонные корки, растопили сало и вместе с яйцами и мукой замесили сложное тесто, как вдруг раздался звонок, было слышно, как возле дома остановился экипаж, на лестнице прозвучали загадочные шаги, а в конце концов сверху донесся голос, сказавший «Большая статуя прибыла!»
Это был олимпийский подарок автору «Капитала» — Кугельманн прислал Марксу массивный бюст Зевса.
Женни поблагодарила его в письме за попытки получить отзывы и рецензии в немецкой прессе:
«Может показаться, что искренним аплодисментам немцы предпочитают полное молчание… Дорогой мистер Кугельманн, поверьте мне — на свете очень немного книг, которые были бы написаны в столь же трудных жизненных обстоятельствах, и я уверена, что могла бы описать потайную сторону этой работы, рассказав о многих, немыслимо многих трудностях и муках, сопровождавших эту книгу. Если бы рабочие только подозревали о жертвах, которые потребовались для этой работы, написанной исключительно для них и их пользы и блага, они, возможно, проявили бы к ней больше интереса».
Женни завершила свое долгое послание словами шутливого дружеского упрека Кугельманну:
«Почему вы обращаетесь ко мне столь формально, что даже используете слова «милостивая государыня»? Это мне-то, старому ветерану, поседевшему на полях наших сражений, другу, попутчику и товарищу по скитаниям?»
Она подписала письмо «Всегда Ваша Женни, не милостивая и не по милости Божьей». {75}
33. Лондон, 1868
«Капитал» не окупит даже тех сигар, что я выкурил за его написанием.
«Я пишу тебе голый и весь в спиртовых компрессах. Я впервые вышел из дома позавчера, в Британский музей, разумеется, потому что я все еще не в состоянии писать. Вчера у меня появилось новое высыпание под левой грудью». {2}
Это Маркс пишет Энгельсу в одном из первых писем 1868 года. Он проболел четыре месяца, с того самого момента, как получил первый экземпляр своей книги «Капитал». Он называет свои карбункулы «сухими бутонами» подмышками {3}, «монстром» — на левом плече. «Кажется, это дерьмо никогда не закончится» {4}. К фурункулезу добавились хроническая головная боль и «колющие боли по всему телу, это все моя кровь». Его мрачное заключение: чтобы быть здоровым, надо быть богатым, «вместо того, чтобы быть нищим дьяволом, вроде меня, бедным, словно церковная мышь» {5}. Позднее он замечает: «Как права была моя мать! «Лучше бы Карелл создавал себе капитал…» {6}