Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Они стрелять не стали. Солдаты не собирались стрелять в простых французов, тем более — француженок. Некоторые из них воевали с самого начала, с июля — и многие испытывали такое же отвращение к правительству, как и парижане. Генерал утратил контроль над своими подчиненными, которые начали брататься с женщинами. Самого Леконта взяли в плен национальные гвардейцы, и он был вынужден подписать приказ об отступлении и оставлении пушек на прежних позициях {12}.
К полудню все пушки, за исключением 10 штук, были вновь в распоряжении парижан {13}. К несчастью, люди к тому моменту стали неуправляемыми. Леконт и другой генерал, Клеман Тома, были растерзаны озверевшей толпой {14}.
Незадолго до этого справедливого возмездия, 26 марта парижане избрали собственное правительство. По некоторым оценкам, 200 тысяч человек собрались у мэрии на следующий день, чтобы приветствовать своих новых лидеров. Взбудораженная толпа замолчала, когда вновь избранные вышли на помост, пока их имена громко зачитывали людям — у каждого на шее был повязан красный шарф или платок. Наконец, когда все парижское правительство было в сборе, кто-то крикнул: «От имени народа мы объявляем установление Коммуны!» — и громадная толпа, словно один человек, восторженно откликнулась: «Vive la Commune!» В воздух взлетели шапки. Гремел салют, повсюду — на крышах и в окнах домов — были флаги, люди размахивали платками и шарфами {15}.
Тем временем французское правительство, переехавшее поближе к Парижу и уже обосновавшееся в Версале, приняло решение взять город силой к 1 апреля. Войска подготавливали к штурму, ведя пропаганду и выдавая действия парижан за работу иностранных агитаторов-провокаторов. Солдаты не будут сражаться со своими соотечественниками — говорили им — они идут против иностранных агентов и шпионов {16}. Нашелся и зачинщик: начиная с марта, в английской, немецкой и французской прессе появился ряд статей, напрямую обвинявших Маркса в руководстве действиями Интернационала в Париже и даже уличными беспорядками. Одна из таких статей, озаглавленная «Le Grand Chef de l’Internationale», гласила: «Он, как всем известно, немец, но что еще хуже — он — пруссак!»
Эта статья (заставшая Маркса в Берлине) сообщала также, что полиция перехватила письмо Маркса членам Интернационала с инструкциями, как следует действовать в Париже {17}.
Маркса не особенно волновали эти пасквили, пока они не ухудшали ситуацию в Париже, или не вносили раскол между немецкими и французскими рабочими, до сих пор сохранявшими солидарность. Однако думая об этом, он выступил публично, заявив, что приписываемое ему письмо является провокацией полиции и служит только для того, чтобы приписать Интернационалу авторство насилия и беспорядков {18}. Несмотря на его опровержение, похожие статьи продолжали появляться в прессе. В апреле Лаура прислала отцу скопированную из французской газеты, абсолютно бессовестную статью, в которой говорилось: «Новости, пришедшие из Германии, произвели у нас настоящую сенсацию. Получено доказательство того, что Карл Маркс, один из самых влиятельных руководителей Интернационала, был личным секретарем графа Бисмарка в 1857 году и никогда не разрывал связей со своим патроном». {19}
Так Маркс был одновременно объявлен и главным коммунистом, и доверенным лицом самого могущественного реакционера Европы — другими словами, человеком, представлявшим опасность для любой из сторон.
В час ночи 2 апреля правительственные войска открыли огонь по Парижу, грохот пушек разорвал тишину. Отряды народной самообороны немедленно
Не растерявшийся Флоранс возглавил отряд в тысячу человек 3 апреля и попытался атаковать правительственные войска, но эта атака была легко отбита — едва солдаты выдвинулись вперед, ополченцы разбили строй и рассеялись по улицам. Флоранс был вымотан в бою и пребывал в отчаянии от трусости своих бойцов {21}. Его адъютант предложил ему передохнуть в гостинице, однако ее владелец оказался предателем и уведомил правительство, что один из лидеров бунтовщиков находится сейчас в его доме. Полиция и солдаты ворвались в отель, убив адъютанта Флоранса. Затем они задержали самого Флоранса и установили его личность, найдя при обыске письмо его матери. «Это Флоранс!» — воскликнул один из полицейских (как рассказывал один англичанин, ставший свидетелем инцидента). «На этот раз берите его, он не должен уйти».
Разумеется, Флоранс и не смог этого сделать. Свидетель сообщил, что его спокойствие в присутствии двух десятков вооруженных людей привело допрашивавшего его офицера в такую ярость, что он нанес ему удар саблей по голове. Когда Флоранс упал на землю, другой офицер приставил дуло пистолета к его глазу и спустил курок {22}.
Смерть Флоранса была первой победой французского правительства в войне против Парижа. Его тело вместе с телом его адъютанта было погружено в телегу и отправлено в Версаль, где изысканные дамы и воспитанные господа — придворные нового правительства, бывшие не так давно придворными императора — весело хихикали при виде окровавленных тел {23}.
В Париже листовки не сообщали о его смерти: в них просто говорилось, что Флоранс добрался до Версаля. Люди думали, что это победа — и три сотни радостных женщин прошли по Елисейским Полям, выкрикивая, что они тоже идут в Версаль. На следующий день открылась истина. Флоранс был мертв, еще девять повстанцев взяты в плен и казнены {24}.
Лиссагарэ утверждал, что после 3 апреля обстановка в Париже изменилась. Парижане больше не ждали, что их командиры возглавят оборону; они взяли ее в свои руки {25}. 5 апреля на стенах домов появился плакат следующего содержания:
«Если вы устали прозябать в невежестве и нищете, если вы хотите, чтобы ваши сыновья выросли мужчинами, если желаете пользоваться результатами своего труда — а не быть бессловесным скотом для тяжкой работы и поля битвы; если вы не хотите, чтобы ваши дочери, которым вы не в силах дать образование и воспитание, превратились в инструмент для удовольствий в руках богатеев-аристократов; если вы хотите установления царства справедливости — рабочие, возьмитесь за ум! Поднимайтесь на восстание!» {26}
Похороны состоялись на следующий день. Хоронили не просто убитых парижан — хоронили несбывшиеся надежды. Лиссагарэ описал три похоронные процессии, украшенные красными флагами; в каждой было по 35 гробов, все погибшие были похоронены на кладбище Пер-Лашез: «Вдов сегодняшних поддерживали вдовы завтрашние». Процессии медленно двигались к уже подготовленным братским могилам. «На больших бульварах мы насчитали до 200 тысяч человек, а еще сотня тысяч бледных, печальных лиц глядела на процессии из окон домов». {27}