Карл Великий
Шрифт:
– Ах вот как? – откликнулся Аль-Мансур, будто и впрямь полностью забыл о своем обещании. – Визирь Яхья! Я вправду обещал нечто подобное?
– Сущая правда, государь, – отвечал любимый визирь халифа.
– Так-так, – задумался халиф. – А какие из моих племянниц теперь свободны и вполне созрели для замужества?
– Их несколько, о светлейший хранитель света, – напомнил визирь. – Пятнадцатилетняя Шукрия, четырнадцатилетние Джума и Шихаб, двенадцатилетняя Джамила, и еще одна Джума, которой еще только десять лет, но весьма раннее развитие уже устремляет ее к браку.
– Ты слышишь, купец, – улыбнулся халиф болезненною улыбкой, – твое желание вполне может быть исполнено.
– Прямо
– Если пожелаешь, то прямо сейчас. Отчего бы и нет?
– В таком случае, нельзя ли посмотреть на указанных визирем девушек и выбрать любую из них?
– Можно и посмотреть, – морщась от внезапно проснувшейся боли, ответил Аль-Мансур.
– Яхья! – Халиф щелкнул пальцами.
Не прошло и получаса, как девиц обрядили и доставили в пиршественный зал Серебряного дворца. Их усадили напротив Бенони, Ицхака и Рефоэла и заставили по очереди спеть что-нибудь, дабы гости могли оценить не только их внешние, но и внутренние дарования. Бенони внимательнейшим образом разглядел каждую. Две были откровенно некрасивы. Одна – хорошенькая, но в глазах – явно неизбывная глупинка. Зато две были очень хороши по всему.
Светловолосая и синеглазая Шукрия обладала царственной осанкой, чувственный рот и мягкие руки сулили бездну наслаждений, во взгляде сквозил ум, а в голосе – покорность. Десятилетняя Джума и впрямь выглядела вполне созревшей, и от всего ее существа исходил неизъяснимый аромат женственной сладости. Когда она, последняя в свою очередь, спела песню, Бенони наклонился слегка к Ицхаку и спросил:
– Ну, сынок, какую из них ты бы выбрал себе в жены?
Ицхак удивленно посмотрел на отца. Халиф еще более удивленно уставился на еврея:
– Разве ты подбираешь невесту не для себя, а для своего мальчика?
– У меня уже есть жена, – ответил Бенони, – и другую мне не надо.
– Отчего же? – недоумевал Аль-Мансур, – Разве у твоего прародителя Йакуба была только одна жена? Разве не имел он детей от наложниц [59] ?
– Имел, но не в том дело.
– А в чем же?
– Просто я хочу, чтобы с твоим домом породнился именно мой сын Ицхак. Покуда мы ходили за слоном, мальчик достаточно вырос и возмужал.
59
…детей от наложниц? – Здесь имеется в виду библейский Иаков.
– Ну что ж, пускай твой сын выбирает.
– Ну, сынок, кого ты возьмешь себе в жены?
– Не знаю, отец, мне нравятся две – светловолосая и та, которая пела последней, – скромно потупясь, ответил Ицхак.
– У тебя отличный вкус, мой мальчик! – обрадовался Бенони.
– Отдам только одну! – сердито огрызнулся Аль-Мансур.
– Возьми младшую, – шепнул отец сыну.
– Хорошо, отец, как скажешь, – ответил Ицхак и тут только понял, что ему и впрямь страшно нравится маленькая Джума. От одного ее взгляда хотелось выпрыгнуть из телесной оболочки и взмыть в небеса. – Я выбираю самую младшую.
– Но ей еще только десять лет, – фыркнул халиф.
– Но ее уже привели на смотрины, – резонно ответил Бенони.
– Хорошо, по рукам, – смирился Аль-Мансур. – Надеюсь, твой сын не муктасид [60] ?
– Что-что? – побледнел Бенони бен-Гаад. Об этом-то препятствии он совсем позабыл.
– Я спрашиваю, твой сын – правоверный мусульманин?
– М-м-м… А разве это входило в условия? – совсем растерялся купец.
– А как же! – воскликнул халиф. – Никто из моих родственников не имеет права жениться или выйти замуж за муктасида. А почему ты смутился? Твой Ицхак, он что –
60
…твой сын не муктасид? – Муктасидами, т. е. недостаточно правоверными, в Коране называются христиане и иудеи. Это лучше, чем кафиры – то бишь неверные, язычники, но все же хуже, чем истинные мусульмане.
61
…ревностный яхуд? – Яхуд – иудей (араб.).
– О нет, нет, – забормотал Бенони. – Просто он еще не успел как следует обратиться к Аллаху.
– Пусть поспешит, – строго заметил халиф.
– Непременно, непременно! К свадьбе он уже будет самым ревностным поборником Всемилостивого и Милосердного.
– О чем ты говоришь, отец! – вспыхнул тут Ицхак. – Наш Бог, Бог Авраама и Иакова, вывел нас из араканской темницы, спас от неминуемой гибели и возвратил сюда, домой. И я должен предать его?
– Что это он там бормочет на вашем полупонятном наречии? – спросил халиф. – Он что, отказывается от брака с моей племянницей?
– Нет, о светлейший… – едва успел вымолвить Бенони.
– Да, о светлейший, – перебил отца Ицхак, – я не могу жениться на красавице Джуме, потому что поклоняюсь Богу моих предков. Да, я – яхуд, я – муктасид, я – не мусульманин.
– Ну, так и разговор окончен, – с облегчением выдохнул халиф Багдада. – Яхья, эй, Яхья!
Оглох, что ли? Распорядись, чтобы племянниц отвели в их комнаты.
Географ Дикуил собственноручно начертал рисунок, изображающий зверя элефанта, и принес его Карлу. Тот поначалу сильно нахмурился и долго мрачно разглядывал творение Дикуила. Затем лицо короля стало медленно разглаживаться, светлеть и наконец Карл промолвил, разглаживая свои пышные усищи:
– Таков он, значит, мой элефант!.. Ну пускай будет таким. Приказываю изготовить особое знамя с изображением могущественного элефанта в окружении моих анаграмм.
Приказ Карла был выполнен, и вскоре ахенские мастерицы сшили златотканое знамя, в центре которого был изображен зверь, сконструированный Дикуилом. Это был не то бык, но безрогий, не то весьма толстый конь с огромными ушами и длинным обвислым носом, из-под которого торчали родственные кабаньи клыки, только очень длинные. Задние окорока у него были точь-в-точь свиные, зато хвост пышный, как у ухоженного аквитанского скакуна, и в основании хвоста цвела лилия. Под носом у сего чудища располагалась лира. Тем самым Дикуил хотел показать, что элефант способен издавать весьма музыкальные звуки, но если честно, впечатление было таково, будто зверюга всерьез намеревается закусить этой лирою. И, пожалуй, лишь изящные анаграммы Карла несколько сглаживали общую картину, изображенную на знамени.
Элефантово знамя получило статус наравне с другими знаменами и эмблемами Карла и должно было участвовать во всех его походах. Уже на следующий год его увидели непокорные саксы, а когда тем из них, которые попали в плен или добровольно принимали присягу Карлу, втолковывали, что сие и есть их мифический зверь Ифа, иные из них благоговейно трепетали, а другие недоверчиво ежились или фыркали.
Два года подряд Карл только то и делал, что усмирял – впрочем, без особенного кровопролития – саксов. На третий год после появления элефантова знамени Карл решил вновь навести порядок по другую сторону Альп. С наступлением Великого поста он перешел со своим войском через горные перевалы и в Мантуе собрал генеральный сейм, на котором объявил о своем намерении придать особые полномочия своим сыновьям в отношении Италии и Аквитании.