Карл XII, или Пять пуль для короля

Григорьев Борис Николаевич

Глава шестнадцатая

НОВЫЕ УДАРЫ СУДЬБЫ

Король, О Боже, ты меня наказал, и я благодарю тебя!

А. Стриндберг. Густав Васа

1300 шведов и 1500 запорожцев спешно уходили от берегов полноводного Днепра в юго-западном направлении. После Переволочны путь Карла XII лежал на Очаков — турецкий город в устье Буга. Беглецам предстояло преодолеть по высохшей и выжженной степи около 350 километров. Карла везли в легкой крытой повозке, которую он ненавидел всей душой верхового ездока. Вместе с ним ехал раненый лейтенант драбантов Хорд, а иногда в повозку третьим подсаживался уже знакомый нам Аксель Спарре, несостоявшийся губернатор Москвы, жизнерадостный балагур, скрашивавший однообразную обстановку веселыми анекдотами. Раненые офицеры тоже передвигались на повозках, поэтому ехали

медленно.

Все время опасались русской погони, а если бы беглецы знали, что Левенхаупт оставил им всего двенадцать часов форы, то нервничали бы еще больше. Они также не ведали, что в погоню за ними А. Д. Меншиков отправил шеститысячный конный отряд генерал-майора князя Александра Григорьевича Волконского, который, на счастье короля, взял ложный след: буквально вслед за Карлом XII Днепр пересек военный комиссар Меландер со своими людьми, намеревавшийся соединиться с основным отрядом беглецов, следовавшим к Очакову, но взял слишком вправо и попал в плен к Волконскому. Пленение группы Меландера, вероятно, спасло жизнь «брату Карлу», потому что на ее преследовании Волконский потерял много времени. Петр I досадовал на Волконского, а зря: досадовать надо было на себя.

Мысли Карла XII все время возвращались к оставленной в Переволочне армии. Когда он поздним утром тронулся в путь, то видел, что она все еще стояла на берегу Днепра. То же самое подтвердил один офицер, пересекший Днепр несколькими часами позже короля. Этот нераскрытый во всех исторических исследованиях источник рассказал также о том, что русская армия тоже появилась у Переволочны и что никакого боя, пока он был там, не произошло. Все это было странно и непонятно.

Состояние шведов осложняли неизвестное будущее, чрезмерная усталость и отсутствие воды, поэтому шансов на благополучное пересечение этой пустынной тогда местности было у них не так уж много. По мнению Э. Карлссона, шведы, совершенно не ориентировавшиеся в степи, без помощи запорожцев Мазепы вряд ли сумели бы благополучно добраться до Буга. У многих падали лошади, и люди шли пешком. Некоторые не выдерживали и опускались на землю, но на них не обращали внимания и шли вперед.

Карлу XII повезло, и судьба на какое-то время отпустила свои строгие вожжи. Воду для питья королю готовил камердинер Хюльтман, он брал из каких-то грязных и пересохших луж воду и фильтровал ее через салфетки — верный способ заболеть дизентерией, но король не заболел. Если проблема питья кое-как решалась, то с едой дело обстояло хуже, потому что взять с собой в поездку необходимого запаса пропитания не удалось. Ели конину — по тем временам пищу чрезвычайно противную и нехристианскую, особенно для жителей Северной Европы. Мазепинские казаки охотились на диких антилоп, зайцев и прочую живность, но ни разу никто из них подношений королевскому столу не сделал. Зато духовная пища была в изобилии: с королем ехали не меньше 18 капелланов [191] . Мазепа со своими казаками ехал отдельно, на некотором расстоянии от шведов. Вероятно, запорожцам так было удобнее воровать по ночам шведских лошадей. Старый гетман (71 год) вез с собой два бочонка золота — то ли казенных, то ли из личных «накоплений». Гетман не доверял своим людям и уж тем более лихим запорожцам, и драгоценный груз охраняли шведские драгуны из Сёдерманландского полка. И правильно сделал, иначе он бы в первые же часы после перехода Днепра остался лежать в этой степи либо с простреленной старой и дурной головой, либо с ножом в груди. Казаки спасались от царского гнева, но никаких иллюзий по отношению к гетману тоже не питали.

191

В числе этих счастливчиков по каким-то причинам не оказалось Ёрана Нурдберга, будущего историографа Карла XII, который остался в Переволочне и попал в русский плен, откуда ему удалось переправить в Европу наброски к своему знаменитому труду о короле.

Они ехали по бескрайней степи, фактически ничейной территории, отделявшей украинцев от крымских татар и простиравшейся во все стороны на расстояние многочасовой верховой езды. Время от времени беглецам попадались курганы, насыпанные, вероятно, еще во времена скифов. Первым из европейцев в этих местах в середине XIII века побывал францисканский монах Вильгельм Руйсбрекский (известный у нас как Рубрук), когда он пробирался в Каракорум, в ставку великого хана.

Путешествие было однообразным и незапоминающимся. Король по своему обыкновению мало обращал внимания на внешние обстоятельства, и переход через степь перенес вполне прилично. Однообразие и унылость пейзажа постепенно привели его в состояние душевного равновесия. Через четыре дня путники добрались до Ингула, притока Буга, а 17 июля они наконец-то достигли берегов Буга

и остановились: без помощи турок переправиться на другой берег они были не в состоянии. В Очаков за помощью к местному паше в какой-то утлой долбленке были посланы полковник Станислав Понятовский, будущий главный политический и военный советник короля, и секретарь Карла О. В. Клинковстрём. Абдурахман-паша ответил, что Аллах велик и он все в жизни устраивает чудесно и великолепно, но без инструкций из Стамбула ничем помочь нельзя.

Возможно, шведы так бы и остались ждать получения наместником инструкций из столицы и 19 июля наверняка попали бы в руки Волконского, если бы в дело снова не вмешался Понятовский. Поляк лучше шведов разбирался в восточных традициях и турецкой дипломатии. Он встретился с пашой без свидетелей, вручив ему «подарок» — 2 тысячи дукатов — в обмен на быструю переправу шведов на другой берег. После этого в голове у паши, говоря современным языком, мыслительная цепь быстро замкнулась и, несмотря на отсутствие инструкций от султана, родилась заинтересованность «во имя и славу» того же великого Аллаха помочь чужестранцам лодками и баркасами.

Понятовский вернулся с переговоров 17 июля, а переправа через Буг началась между 18 и 19 июля. Все делалось по-турецки медленно, к тому же «речной флот» Очакова насчитывал всего несколько лодок и челнов. Абдурахман поставил шведам условие, чтобы они купили у него съестные припасы, и турки-гребцы, сдав товар, хотели уже поворачивать пустыми назад, но рассерженные каролинцы успели вцепиться в челны и подтащить их к берегу. Драгоценное время терялось в разборках, и до появления отряда Волконского переправу закончить не успели.

На западный берег Буга первыми сошли король с драбантами (18 июля), потом сёдерманландцы и последними — кавалеристы. Казаки, как они привыкли сами и к чему были приучены их кони, преодолели Буг вплавь. Когда 20 июля со своим отрядом неожиданно появился князь Волконский, на восточном берегу реки оставалось еще несколько сотен пеших шведов и запорожцев. Во время скоротечной схватки остатки отряда (в частности, по воспоминаниям француза К. де Турвиля, более 300 шведов) на глазах Карла были захвачены русскими в плен, а около 500 человек — в основном запорожцы — были ими порублены или загнаны в воду, где они все утонули [192] . С переправой через Буг у Карла XII начался новый период жизни. Если раньше он «путешествовал» за границей как полноправный властелин своего да и чужого государства, то теперь он находился на положении гостя турецкого султана, то есть фактически стал эмигрантом.

192

Когда об этом узнал султан Ахмед III, он дал указание приготовить шелковый шнурок (удавку) для очаковского паши за его медлительность при оказании гостеприимства королю Швеции, и только заступничество шведов спасло пашу от верной смерти. Впрочем, шнурок мог ждать пашу и в случае самовольного оказания того же гостеприимства. Восток дело тонкое.

Положению эмигранта, как бы оно пышно и роскошно ни было обставлено, не позавидуешь. Он всегда чувствует, что находится в чужом доме. Его внимательно выслушивают, ему сочувствуют, дают деньги на проживание, но забывают о нем сразу, как только он вышел за порог. Эмигранту всегда кажется, что в мире существует только он и его проблемы, в то время как у хозяев страны, предоставивших убежище, на этот счет существует совершенно противоположное мнение — у них хватает своих забот. Эмигрант в поисках справедливости начинает «искать ходы», завязывать «полезные» связи, интриговать, сколачивать группировки, строить мелкие козни группировкам враждебным, держать «нос по ветру» и ухо открытым ко всякого рода слухам, версиям и измышлениям, хоть как-то касающимся его «основного дела». Он погрязает в конспирации, заговорах, обманах, предательствах, разочаровывается в людях и становится совершенным циником. Эмиграция — это постоянное унижение, разочарование и крушение всяких надежд. Эмиграция — это паутина, обволакивающая с ног до головы, это грязное и бездонное болото, затягивающее человека в свои тенета и портящее характер человека, это черная, неизбывная, беспросветная тоска. Эмиграция призвана постоянно подчеркивать оторванность человека от родной, привычной почвы и его моральное ничтожество на новой.

Все эти прелести эмиграции, возможно, и не коснулись Карла благодаря его положению, характеру и складу ума — его мало интересовали «мелочи жизни», но кое-какие неудобства своего нового состояния он, конечно, не мог не почувствовать. К тому же неизбежно накладывала свой отпечаток восточная обстановка — жить в Османской империи европейскому человеку было не так просто. Но деятельная натура короля проявлялась на любой почве, в том числе на почве восточного средневекового невежества и жестокости нравов.