Карма любви
Шрифт:
Наконец Майрон отодвинул стул и, обняв Ориссу за плечи, вновь повел ее на веранду.
Дневная жара спала, оставив после себя мягкую прохладу, совсем как летним вечером в Англии.
Птицы теперь отдыхали, и ничто не нарушало тишину. Звезды, усыпав небо, мерцали как алмазы на темном бархате мрака. Над остроконечной вершиной самой дальней горы, высоко в небесах
— Ты все еще чувствуешь себя маленькой, беспомощной и одинокой? — спросил он.
— Теперь нет, — прошептала Орисса, — нет, когда я… рядом с тобой, когда я… наконец-то я… принадлежу тебе.
— Мы всегда принадлежали друг другу, — задумчиво проговорил он. — Мы встретились, Орисса, не в первый раз и не в последний. Ты столь же неотделимая часть меня, как я — часть тебя.
— Мистер Махла был прав, — чуть слышно промолвила Орисса, — когда говорил, что наша судьба… наша карма… предначертана свыше, и мы ничего не можем с этим поделать.
— У меня нет желания менять свою, — так же тихо отозвался Майрон.
С этими словами он нежно взял Ориссу за подбородок и повернул ее лицо к себе.
На мгновение он погрузился в темноту ее глаз, а потом его губы коснулись ее губ, и он взял ее в сладостный плен.
Она знала — спасения не было, даже захоти она этого.
Они являлись продолжением друг друга, и ничто во вселенной не могло бы разделить их.
— Я люблю тебя! — Его голос дрожал от страсти. — Боже, как я люблю тебя и как мне тебя не хватало! С первого же мгновения, едва мы увидели друг друга, я понял, как ты нужна мне!
— Мне кажется, что когда ты… поцеловал меня, я тоже поняла, что… мне не быть… цельной, пока я не соединюсь с тобой.
— Как сейчас, дорогая моя, — шепнул он. — Ты моя! Моя, и ничто не может разлучить нас.
Он целовал ее… целовал, пока мир вихрем не закружился вокруг нее, пока звезды не осыпались с небес и не устремились хороводом вокруг них. Теперь ее губы принадлежали уже не ей, а ему.
— Я люблю… тебя, — выдохнула она. — Я не верила, что такое… глубокое, полное счастье возможно.
Он чувствовал, как она
— Я клянусь заботиться о тебе, защищать тебя и боготворить тебя не только в этой жизни, но и во всех наших последующих жизнях, — пообещал он.
— Это… карма, — прошептала она.
— Карма любви!
Он крепче прижал ее к сердцу и повел сквозь открытые двери веранды в темноту спальни.
Белая москитная сетка свешивалась крупными складками на полог кровати. Никакой необходимости в ней в это время года не было, но она напоминала кружевные паруса сказочного корабля.
Майрон остановился посреди комнаты и очень нежным прикосновением расстегнул бирюзовое ожерелье Ориссы.
Затем он с особой бережностью вынул туберозу из ее волос, а потом одну за другой шпильки, удерживавшие волосы, так что длинные черные пряди дождем рассыпались по ее плечам, спускаясь чуть ли не до талии.
Приподняв одну из прядей, он поцеловал ее, сказав:
— Там, в пещере, когда я держал тебя в своих объятиях, твои волосы пахли жасмином. С тех пор этот запах преследовал меня.
Она не в силах была вымолвить ни слова, чувствуя, как его руки освобождают ее от бирюзового сари. Шелковой волной оно упало к ее ногам.
Лунный свет, льющийся сквозь окно, окутывал ее серебристым сиянием, и она стояла, как распускающийся бутон лотоса.
Она не испытывала смущения — магия Кришны погрузила ее в экстаз чуда, она пришла в единение с могучими скалами, со снежными пиками гор, со звездным небом, в единение с богами.
Майрон стоял и взирал на нее затаив дыхание.
— Может ли кто-либо из смертных быть столь прекрасным? — дрогнувшим голосом вопросил он. — Ты реальна или только снишься мне?
И она шепнула:
— Я… вечно останусь… твоей, лишь твоей.
И тогда его губы завладели ее губами, и его сердце слилось с ее сердцем.