Кармелита. Наследники: игры на вылет

Чудинка

– Тот парень был обречен, помнишь? – кардиолог осторожно наклонилась к нему. – Ты мне рассказывал…

– Конечно, помню, – он вздохнул. – Но вот чувство вины никак не проходит. Что бы я не делал.

– Нужно время.

– Ты, как никто, знаешь, что время – херня.

– Работа у нас такая, Гип, работа! – Волкова не могла до конца понять коллегу. – Бывает, что пациента не спасти, но это не значит, что мы – плохие врачи. Слышишь?

– Ты его ни капли не любишь? – после паузы фраза прозвучала слишком резко.

– Что? – встрепенулась она. – Ты про Милехина?

– Да.

–

С чего тебя это волнует?

– Ты мне не чужая.

– Спасибо. – Волкова смущенно улыбнулась.

– И всё же? – он ждал ответ.

– Не мой тип.

– Давно вы знакомы?

– Не настолько, чтоб выходить за него.

– Для любви преград не существует…

– Никакой. Любви. Нет. – Ника покачала головой. – Я и не собиралась влюбляться. Не сейчас.

– Принца будешь ждать?

– Может и буду.

– Смотри, принцы нынче редкость.

– Ничего. Если не принц, то хоть нищий.

– В смысле? – не понял мужчина.

– Полюблю в своё время и тогда все формальности отойдут на второй план.

– Считаешь, что у каждого есть на земле половинка?

– Может хватит об этом? – поморщилась девушка.

– Просто боишься серьезности в отношениях.

– Ты у нас ещё и семейный психолог?

– Не без этого.

– И как хочется тебе лезть в чужие грязные простыни – не понимаю.

– Мы не всегда в состоянии оценить свои действия здраво.

– Гип, завязывай! – Волкова ткнула коллегу пальцем.

– Хорошо, понял, – врач хмыкнул. – Последний вопрос можно?

– Давай уже!

– Как он принял твой отказ?

– Принял? – усмешка вышла абсолютно естественной. – Если бы!

– Ревности полные штаны?

– Да!

– Подумал, что я – твой хахаль? Я прав? – Гиппократ тоже чуть улыбнулся.

– Именно. – кивнула Волкова. – Может, к лучшему?

– Время покажет.

СГУ.

Лапину никто ещё не говорил о том, что может быть так паршиво, хотя, казалось бы, никаких объективных причин нет. Понять серьезность решения и вовремя остановиться – вот главное преимущество тех, кто берет взятки. Он был дилетантом и знал это. Однако жажда денег взяла верх. Преподавателям сроду не платили огромных гонораров, а труд должен оплачиваться в соответствии с физиологическими расходами организма работающего. Такую аксиому вывели задолго до того, как был поставлен первый диагноз одному из их колоссальной мировой братии – «нервное истощение».

Переиграть нельзя. Ничего не вернуть. Одно хорошо – он вернул деньги Бероеву. Не поздно ли? А, может, рано? Аскольд Лапин окончательно запутался в своих желаниях и в том, что и как повлияло на исход ситуации. Проблемы, как известно, имеют свойство разрастаться. А люди при осознании этого грустного факта имеют обыкновение уходить в затяжные депрессии. Одиноким хуже, чем остальным. Лапин относился к первому типу. Вроде, ходят легенды о том, что каждый сам решает: одинок он или же свободен. Свобода – понятие сложное и уж точно не линейное.

Профессор сидел без света, не открывая жалюзи и не включая стационарного телефона. Он курил. В деканате было тихо. Лапин любил тишину. Истинную тишину. Кроме стука собственного сердца никаких лишних звуков. Он думал. Правда, вместо мало-мальски полезных идей в голову

лезла одна дребедень. Любая попытка сосредоточиться превращалась в пытку, при которой голова отказывалась работать. Постукивая ручкой по столешнице, Аскольд понял, что сейчас ему просто нужен друг. Друг. Или женщина. Перед глазами у него все ещё стояла Калягина. Кто знает, почему не сложилось. То ли от его глупости, то ли от её гордости. Только гордость-то показная. Нетрудно догадаться, что и она одинока как черная вдова. Черная. Или лучше сказать роковая. Аскольд Прокофьевич уважал Ирину за её решение. И злился на себя за то, что не остановил. Она больше не вернется. Она его презирает. И это уже навсегда…

Раздался стук в дверь. Лапин чуть не вскрикнул. Он испугался. И не знал, что делать. Стук повторился. Уже менее отчетливо.

– Да! – наконец решился Лапин.

– Можно?

Мужчина открыл рот – Ирина Валентиновна стояла на пороге его деканата.

– Конечно, проходите, – его голос дрогнул, а глаза зажглись, как у алкоголика, который увидел стопку с опохмелкой. – Ирина Валентиновна, я так рад вас видеть…

– Не тараторьте, – поспешно сказала Калягина. – Я и сама не до конца верю, что пришла снова. После всего, что случилось…

– Присаживайтесь, – Лапин тут же пододвинул ей стул, включил свет и закрыл дверь, чтоб в коридоре никто не подслушал.

– Спасибо, – она неуверенно присела на край.

– Я так много должен вам сказать.

– Правда? – её удивление было совершенно искренним и это немного оскорбило Лапина.

– Как же вы гадко обо мне думаете, однако.

– Я думаю, что вы слишком критичны, – Калягина не знала, как перевести разговор в другое русло.

– Мне очень жаль, что вы стали свидетелем моего безобразнейшего и низкого поступка, – декан филологического выпрямился и осмелился посмотреть актрисе в глаза. – Прошу прощения также за то…

– Наверное мне тоже есть за что извиниться, – она перебила его и поднялась.

Лапин замер около входной двери – он не знал куда себя деть.

– Нет, вам не нужно извиняться. Ваша позиция заслуживает только похвалы, и я выражаю вам мое искреннее почтение…

– Вы сейчас серьезно?

– Да, а что? – немного растерялся он.

– В тот вечер я наговорила много лишнего.

Аскольд помнил, что она произнесла и, конечно, помнил свои слова: «Я у тебя последний шанс? Верно?» и именно за них он готов был себя проклясть.

– В этом мы оба преуспели, к сожалению, – мужчина грустно улыбнулся. – Давайте просто забудем?

– А историю с взяткой тоже забудем? – прищурилась Калягина.

– Если вы об этом, то моя совесть ещё не успела захлебнуться в этой грязи.

– Что вы имеете в виду, Аскольд Прокофьевич?

– Я вернул деньги. Да, сейчас это выглядит так, словно я ищу оправдание, но поверьте, что моё раскаяние осознанно и искренне.

Женщина подошла к его столу и уселась прямо в кресло декана. Тихий шорох вывел Аскольда из оцепенения. Только сейчас ему стало понятно, что Калягина пришла не извиняться. И даже не за его раскаянием. Он сглотнул и почувствовал, как напрягся всем телом, это случилось абсолютно непредвиденно – сюда мог нагрянуть кто угодно – рабочий день в самом разгаре…