Карнавал Хилл

Валенти Сюзанна

Голос моего отца снова заполнил мою голову: — Я не хотел тебя, твоя мать не хотела тебя. Ты — чума в этом доме, мальчик.

Кулаки Шона снова врезались в мою плоть, но я чувствовал руки моего отца. И я хотел, чтобы они просто обхватили мое горло и покончили с этим, отправили меня во тьму, где я мог бы исчезнуть навсегда. Быть никем было бы намного проще, если я был мертв.

В конце концов побои прекратились, и моя плоть заныла от тысячи свежих синяков. На моем теле едва ли было место, которое не болело, но самым худшим местом из всех сейчас был мой разум. Я был ребенком в холодном доме, столкнувшимся с гневом мужчины, от которого

пахло пивом и дымом и который казался таким большим, что поглощал все, что попадалось мне на глаза. Его желтые зубы были оскалены, а глаза горели злобой, ненавистью. Я попытался вспомнить, на что похожа любовь. Объективно я знал, что это были мои парни и Роуг на песчаном пляже с тысячей беззаботных мечтаний, но теперь мне было все труднее удержать их. Они забыли меня, и я тоже терял контроль над собой.

Меня ненавидят.

Я ничто.

Я никто.

— Закончи это, — с вызовом выдавил я, мой разум прояснился ровно настолько, чтобы зацепиться за это единственное отчаянное желание. — Я никогда тебе ничего не скажу, так что просто убей меня уже сейчас, — приказал я свирепым тоном, который звучал совсем не так, как у того маленького мальчика. — Закончи это!

Его теплая рука легла на мою плоть, двигаясь от одной раны к другой, пока не прижалась к моему бешено бьющемуся сердцу.

— О нет, прелестные глазки, — тихо сказал он. — Я не буду этого делать. Пока нет. Ты знаешь почему?

Я хмыкнул, и он воспринял это как намек продолжить разговор.

— Потому что я могу разрезать твое тело снаружи, но моя цель — здесь. — Он прошелся пальцами по моей шее к виску. — И здесь. Я собираюсь заползти в те трещины, которые вижу в тебе, и ты никогда не вытащишь меня оттуда. Я знаю вкус боли, Чейз Коэн, и не раны на твоей плоти самые глубокие. Это те, которые проникают между твоими венами и вгрызаются в твой череп, чтобы оставить там свой след навсегда. Я — твоя болезнь, крыса, поселившаяся в стенах твоего дома, царапающая, грызущая и разрушающая балки, на которых держится твой дом. И я здесь, чтобы остаться. — Его прикосновение покинуло меня, и я приоткрыл здоровый глаз, когда он ушел, направляясь к двери и оставив меня там, на крюке, пока мои плечи болели и молили об облегчении.

Он с грохотом захлопнул дверь и направился к выходу из подвала, и его шаги отдались наверху.

Я попытался поставить ногу на стул прямо передо мной, задев его пальцами ног, но не смог зацепиться.

— Давай, ты, кусок дерьма, — прошипел я.

Я попытался повернуться к нему, но это было так чертовски больно, что мне пришлось остановиться, и я опустил голову, мои волосы упали мне на глаза, а дыхание стало неровным.

Стукнула дверь, и я в замешательстве вскинул голову, когда она медленно открылась. Шон всегда запирал ее, когда уходил, но я предположил, что на этот раз он решил, что я никуда не денусь, поэтому и не подумал этого сделать. Но когда тощая, темная фигура проскользнула в пространство, мое сердце дрогнуло, и я подумал, не сошел ли я окончательно с ума. Похоже, за этой дверью была комната, примыкающая к этой, и я мельком увидел старое кресло-качалку и кровать за ним. Разве я не был здесь единственным пленником?

Она вышла на свет единственной лампочки, свисавшей с потолка, и мои брови сошлись на переносице при виде морщинистой старухи, стоявшей там в белой блузке и темно-синей юбке. Ее волосы были совершенно седыми, а кожа почти такой же бледной, но я узнал ее. У нее были глаза давнего, потерянного

друга, о котором я скорбел, стоя у могилы.

— Мисс Мейбл? — Я прохрипел в шоке, моргая своим работающим глазом, пытаясь прояснить это видение. Она жила в поместье Роузвудов давным-давно, когда я был ребенком. Я и другие выполняли для нее разную работу в поместье, в то время как она закрывала глаза на то, что мы пробирались на ее территорию и пользовались ее летним домиком. Именно она дала нам ключи от склепа Роузвудов. Она была единственным взрослым в нашей юности, кто проявил к нам настоящую доброту.

— Чейз Коэн, — произнесла она старым, хриплым голосом, ее руки дрожали, когда она подошла ближе и коснулась моей руки.

— Я думал, ты мертва, — прохрипел я, гадая, сдалось ли мое тело, и я был в середине перехода или что-то в этом роде, потому что это был серьезный удар по голове.

— Мой племянник всех одурачил, — с горечью сказала она, затем подошла к стулу и подтащила его поближе, чтобы я мог встать на него. Как только я это сделал, я снял руки с крюка и, вздохнув с облегчением, опустил их, поморщившись от боли, пронзившей все мое туловище.

Мейбл начала ворчать, хмуро оглядывая меня, пока развязывала мне руки, а я — лодыжки. — Этот парень Шон — злой человек.

Я сошел со стула и уставился на эту миниатюрную женщину, которая когда-то была так важна для меня. — Почему ты здесь? И сколько тебе лет? — В смятении спросил я.

— Мне сто шесть, — объявила она. — Смерть — мой хороший друг, мы с ним заключили сделку. — Она подмигнула, взяла меня за руку и жестом пригласила сесть. Я вроде как чувствовал, что должен предложить ей сесть, но она казалась крепко стоящей на ногах, а мне вертикальное положение причиняло мне всевозможные гребаные мучения, с тех пор как Шон на днях обжег мне подошвы ног зажигалкой.

— Мы можем выбраться отсюда? — Я посмотрел на открытую дверь с отголоском надежды в груди, но она уже качала головой.

— Дверь наверху подвальной лестницы всегда заперта на множество засовов и ключей, — вздохнула она, и этот маленький огонек надежды во мне погас так же быстро, как и вспыхнул.

Я опустился на стул, дыша сквозь боль, а она придвинулась ближе, чтобы убрать волосы с моего лица и осмотреть мой израненный правый глаз.

— Ох уж этот маленький засранец, — произнесла она срывающимся тоном, потрясая кулаком. — Ох я бы сама ему всыпала, если бы могла.

— Насколько все хреново? — Спросил я, не уверенный, хочу ли я знать и имеет ли это вообще значение.

— Это… однозначно очень хреново, мой дорогой, — сказала она, и я выдохнул от веселья, услышав, как эта хрупкая пожилая женщина так ругается.

— Как ты здесь оказалась, Мейбл? Я не понимаю.

Она взяла меня за руку, крепко сжав ее, и ощущение комфорта от этого жеста было таким сильным, что я вцепился в нее и не хотел отпускать. Она была хорошей частичкой моего прошлого, чем-то осязаемым прямо здесь, передо мной, и это помогло рассеять тьму в моем сознании и впустить немного света.

— Кайзер инсценировал мою смерть, чтобы наложить жадные лапы на свое наследство. Он заплатил какому-то изворотливому чиновнику, чтобы тот подделал свидетельство о смерти и похоронил пустой гроб, — отрезала она. — Этот маленький засранец запер меня здесь, в комнатах, примыкающих к этому помещению.

— Я в поместье Роузвудов? — Я ахнул, моя голова кружилась от всего, что это значило. Кайзер Роузвуд и Шон Маккензи, должно быть, были союзниками.

— Но он не смог заполучить все это, понимаешь? — сказала она с диким блеском в глазах. — Он не может забрать у меня мои бриллианты.