Карта любви
Шрифт:
— Делать нечего, — сказал Добряков уныло. — Не миновать ходить по всем домам и выспрашивать про эту вашу уродину. Вот уж воистину сказано: что в сердце томится, то на лице не утаится! Каково лицо у сей Баськи было, такова и душа оказалась. Убийство! Подлое убийство!
Юлия молча кивнула ему на прощание. Тоска давила ее, да такая — не вздохнуть вволю. Какой страшный выдался вчерашний вечер, какой лютый! В то время как Юлия билась, запертая в баньке, а Ванда оставляла кровавый знак сангхани над сердцем Зигмунта, злосчастного Дибича коснулась ледяная рука смерти…
Какая-то мысль
— Дозвольте спросить, ваше сиятельство, — молвил он робко. — А на что вы той проклятущий бочонок занесли в спальную комнату?
Юлия смотрела непонимающе.
— Ну, бочонок с вином, что барин прислал! — подсказал Антоша. — Помните? Дней пять тому… четыре? Не помню! С тем вином, кое из меня весь разум вышибло.
— Помню, ну и что? — никак не могла взять в толк Юлия.
— Так ведь это чистая отрава! Вон барин его вчера тоже хлебнул, как приехал домой. Утром мне сказывал: глотнул — и будто умер. Да что! — таинственно вытаращил глаза Антоша. — У него тоже память отшибло! Откуда, говорит, в доме взялась эта гадость? Я и говорю: окститесь, барин-граф, вы ж его сами в подарок барыне прислали несколько дней тому! Вино да платье, говорю. А он головой мотает: какое, мол, платье? Опомнись! Я ж в войсках — до платьев ли там?! Как есть памяти решился, подчистую!
Юлия прикрыла глаза. Мысли неслись, обгоняя одна другую. Да нет, всего этого не может быть! Ведь грабители унесли вино!
Она так и сказала Антоше, чем смертельно его обидела.
— Да коли не верите, пойдите да сами поглядите, барыня! — запальчиво выкрикнул он. — Я отродясь не врал, поздно начинать-то!
Слышать слово «поздно» из уст двадцатилетнего парня было, конечно, устрашающе, и Юлия, не сдержавшись, прыснула. Антоша вовсе насупился, сел на крыльцо, принялся ковырять землю щепкою.
— Ну ладно, не дуйся, а то лопнешь, — примирительно сказала Юлия. — Пойду погляжу твое вино.
— Мое! — возмущенно пискнул Антоша, но Юлия уже пошла в дом.
Ей пришлось скрепить сердце, прежде чем войти в эту спальню, где вчера страстно плясали огоньки свечей, а на полу валялось черное платье вперемежку с кружевным бельем.
В комнате все еще витал этот душный, сладковатый аромат. Только теперь к нему примешивался острый бражный дух. Да… ну и ну! Бочонок «мозельского» стоит как ни в чем не бывало. Но ведь его не было, не было, Юлия отчетливо помнила, его украли вместе с платьем… украли с платьем…
И снова что-то мелькнуло в голове, обожгло, да так что она схватилась за виски.
Платье! То самое платье! Неужели Зигмунт прислал ей платье Ванды? Ее, конечно!
Юлия вчера снова видела его, это оно было, оно, женщины в таких вещах не ошибаются. Да нет, глупость! Выходит, те грабители, с которыми столь храбро расправилась Баська, забрали платье и вино лишь для того, чтобы первое вернуть владелице, то есть Ванде, а второе снова принести в ограбленный дом?
— Верно, попробовали, да не по вкусу пришлось, — усмехнулась Юлия, но улыбка замерла на ее губах.
Что-то словно
Платье. Все дело в нем. Кто ж еще так хорошо знал Юлию, чтобы предвидеть, как уязвит, как ранит ее присылка поношенного платья, пахнущего духами другой женщины? Рассчитанный удар! Надо полагать, с горя ей следовало бы выпить вина… чтобы сделаться послушною игрушкою в руках непрошеных гостей. Может быть, они и не убили бы ее, но после их визита Юлия оправилась бы не скоро.
А может быть, об этом узнали бы и другие. Узнало бы село! Может быть, комната была бы хорошо освещена, так что с улицы можно было бы увидеть, какую оргию устроила с двумя голыми мужиками жена русского графа! И впервые Юлия подумала, что и вчерашнее любодейство мог видеть всякий нескромный глаз, глянувший в сияющее, незанавешенное окно. Как-то все это… театрально.
Театрально! Освещение! Как говаривал наш незабвенный пан Аскеназа, «освещение на сцене — первое дело…».
Все происходящее — лишь сцена, на которой Ружа играет роль за ролью!
Юлия стиснула зубы. Как можно быть такой слепой, такой глупой?! Грабители, здоровенные мужики, ударились в бегство от одного тычка женских рук — вот уж воистину одним махом семерых побивахом! Да это все очередная мизансцена, выстроенная Вандой, как запасной вариант на тот случай, если Юлия не станет пить и ее не удастся опозорить: храбрая Баська спасает свою хозяйку… чтобы потом, с ее рекомендацией, получить доступ в дом Дибича. Надо думать, если бы Юлия все-таки выпила вина, именно Баська «разогнала» бы насильников и «спасла» хозяйку, пока ее не «замучили» до смерти, — опять же заслужив ее вечную благодарность. И все по наущению Ванды, замыслившей убийство Дибича… Баська, значит, была всего лишь куклою в руках этой умнейшей, хитрой, коварной, как дьяволица, храброй, будто эскадрон гусар, всегда готовой рисковать, умеющей повелевать людьми, предусматривать все — и сметать со своего пути всякое препятствие… Вроде того, как она вчера устранила Юлию, чтобы предаться страсти с Зигмунтом. Понятно теперь, что никакой ни баенник, ни лазьник, ни черт с рогами и в мыслях не держали запирать Юлию в бане, а потом выпускать — очень вовремя выпускать, чтобы она попала в зрительный зал в разгар финальной сцены. Конечно, это сделали подручные Ванды — возможно, те же самые, что «сражались» с Баськой. Но откуда могла проведать Ванда, что Юлия собирается в баню Зофьи?
И снова Юлия горестно усмехнулась: да не собиралась она в эту баню-то! Это ведь предложила сама пани Зофья, и выглядело все так естественно, что Юлия весьма охотно попалась на крючок.
Она нахмурилась. Что-то еще стояло за всем этим: за вчерашнею запертой дверью баньки, за множеством свечей, за бочонком с вином, за обнаженной Вандой, неистово скачущей на бессильно простертом теле Зигмунта… Было, было что-то еще, но сейчас она никак не могла сообразить, что это, не могла поймать новую догадку, которая ускользала от нее, подобно холодным, хитроумным расчетам Ванды.