Карта монаха
Шрифт:
— Мне пора исчезнуть, — произнесла Женевьева с улыбкой, от которой ему стало больно. — Мой сын не успокоится, пока не узнает правду и не получит то, что я спрятала.
Симон молча смотрел на нее, пытаясь проникнуться тем фактом, что Женевьева, его друг, просит его «убить» ее, запустить лавину, чтобы создать видимость ее гибели. Никогда у нее не было такого печального, измученного лица. Невозможно вообразить боль, которую она испытывала — от предательства, от того, что собственный сын уничтожил все, что было у нее в жизни, лишив ее денег, вынудив закрыть приют, обманув ее материнские чувства.
Симон и Женевьева знали друг друга так давно, что он едва мог припомнить момент их знакомства. Женевьева и мать Симона были очень
— Куда ты отправишься? — после долгой паузы спросил он.
— Еще не решила. Но не тревожься, у меня все будет хорошо.
В этом Симон не сомневался. Из всех людей на земле никто не знал Женевьеву Зиверу лучше, чем он. Он знал ее прошлое, знал ее тревоги и радости, ее мечты и ее страхи. Симон знал все ее секреты, по крайней мере, так ему казалось до сегодняшнего дня.
И хотя он свято хранил секреты Ватикана, держа в тайне вещи, не созданные для этого мира, все же были у него тайны и от церкви. Ему была известна историческая значимость потерянной византийской Либерии со всеми ее документами и сокровищами. Не секретом было для него, что церковь более пятисот лет разыскивает Либерию, и он также всегда знал, что Женевьева является одним из экспертов по потерянной библиотеке. За долгие годы их дружбы они провели много часов за разговорами; она рассказывала ему легенды, полные тайн повести о религии, повести о жизни.
Слушая эти истории Женевьевы, Симон клялся, что не перескажет их никому, если только она сама его об этом не попросит. Он был навеки в долгу перед ней за то, что она сделала для его матери. Он не откажет ей ни в чем, выполнит любую ее просьбу, большую или малую.
Женевьева отпила кофе, положила руки на стол и наклонилась к Симону.
— Прежде чем мне придется исчезнуть, я хочу сделать кое-какие признания, рассказать тебе о вещах, которые скрывала дольше, чем следовало. Первый секрет касается твоей матери. О том, что произошло с ней в те годы, когда ты был в тюрьме, о направлении, которое приняла ее жизнь. Я вынуждена рассказать, хоть мне и очень тяжело это делать. Рассказывая, я нарушаю клятву, которую дала твоей матери много лет назад. — Она умолкла, словно собираясь с силами, чтобы поведать другу о смерти любимого человека. — Это много лет держалось в тайне, но теперь, Симон, тебе пора узнать правду о твоей семье.
Сейчас, на Красной площади, глядя на Кремль, он вспоминал Женевьеву и слова, произнесенные ею четыре месяца назад. Тогда сказанное потрясло его. Он стал размышлять о том, как сложилась бы его судьба, узнай он правду раньше. Эта ужасающая правда заставила его совершенно иначе смотреть на всю свою жизнь.
И все же даже такая правда бледнела по сравнению с тем, что он услышал дальше. Женевьева в величайших подробностях рассказала ему о картине, которая раньше висела на стене в ее доме, о карте, спрятанной в ней, и о том, куда ведет обозначенный на карте маршрут. Она поведала ему о происхождении карты, о том, как приложила все усилия, чтобы не дать ее найти, и, наконец, о золотой шкатулке, хранящейся где-то в византийской Либерии под стенами Кремля — того самого места, которое изображалось на карте. За всю свою жизнь, при всем, что он испытал и перенес, после человеческого зла, которое видел, и мрака людских душ, который познал, он ни разу не испытывал страха, какой почувствовал в этот день. Ибо Женевьева поведала ему о тайне, сокрытой
Так что в это теплое утро на безлюдной площади, размышляя о Майкле и о том, чем он сейчас занят, о людях, чье спасение зависит от того, добудет Сент-Пьер шкатулку или нет, Симон знал, что у него есть только один путь.
Остановить Майкла.
Глава 40
Это была сокровищница в буквальном смысле слова: не банк, не сейф, набитый деньгами, а комната, полная сокровищ. Зрелище невиданных богатств ослепило Майкла и Сьюзен. Золото и драгоценности, статуи и предметы утвари. Древние экспонаты, достояние давно забытых эпох. Вдоль дальней стены выстроились мраморные бюсты. Своими темными глазницами они осуждающе смотрели на непрошеных гостей. Инкрустированные и украшенные драгоценными камнями чаши и кресты; ожерелья из кроваво-красных рубинов, оттеняемых темно-синими сапфирами; искусно выполненные мечи с рукоятками, отделанными драгоценными камнями. Груды, горы ценностей, добыча завоевателей, сокровища царств. Мир богатств, заключенный в комнате из темного камня, где все — полы, стены, потолок высотой в десять футов — вырубили, казалось, в самом центре земли.
Освещая себе путь фонариками, Майкл и Сьюзен двинулись внутрь комнаты, но внезапно застыли на месте. Повсюду в комнате лежала тонкая пыль, взлетавшая от их шагов. А на ней они заметили кое-что, чего никак не ожидали увидеть, нечто совершенно, безошибочно свежее. Следы. Они начинались от двери и вели то в одном направлении, то в другом, как будто их оставил турист, не знающий, где, собственно, находится экспонат, любоваться на который он явился. Следы одного человека вились по всей комнате, потом возвращались к двери и вели прочь из комнаты. Судя по этим следам, шаг у человека был ровный, неширокий, как будто он осторожничал. По-видимому, посетитель останавливался перед каждым экспонатом. Словно был очень тщателен, но не совсем знал, что ищет.
— Думаешь, он забрал шкатулку?
— У него в сумке ее не было. Вряд ли Алексей знал, что искать.
— А ты знаешь?
Майкл посмотрел на нее, но ничего не ответил, а пошел дальше. Посветил фонариком на противоположную стену. Многократно отразившись от гор золота, луч озарил комнату светом солнечного дня.
Майкл обходил сокровищницу, пристально разглядывая каждый предмет.
— Поль в опасности, — шепнула Сьюзен.
Прервав свой обход, Майкл повернулся к ней и произнес через комнату:
— Я знаю, но мы должны сосредоточиться на нашем деле.
— А я считала, ты ему друг, — произнесла Сьюзен и тут же пожалела о сказанном.
Хотя от Майкла ее отделяло расстояние в сорок футов, за миг, протекший до того, как Сент-Пьер отвернулся, его взгляд пронзил ее насквозь. Майкла обуревала тревога за Буша. Он силился подавить ее, изгнать из сознания, но не мог избавиться от мыслей о том, что его друг, сам не зная того, подвергается смертельной опасности и он, Майкл, не имеет возможности его предостеречь. Майкл не был уверен, есть ли у Фетисова свой собственный тайный план, или русский действует по указке Зиверы. Но в любом случае отсюда он никак не может помочь другу. Единственный способ — выполнить свою задачу здесь и найти способ выбраться на поверхность.
— Тут ценностей на миллиарды долларов, — произнесла Сьюзен, чтобы переменить тему.
Подняв золотой скипетр с набалдашником, украшенным бриллиантами, она принялась внимательно его разглядывать. Потом вернула скипетр на место и взяла золотой шлем с оторочкой из звериного меха, уже вылезающего от старости.
— Зачем этому русскому царю Ивану понадобилось все это замуровывать? Не лучше ли было оставить в наследство своим детям?
— Он убил своего любимого сына, Ивана. А остальных ненавидел и не считал достойными царства.