Карта страны фантазий
Шрифт:
Всего за четыре года до «Далекой Радуги» я потратил, наверное, тысячу литературно-лошадиных сил, стараясь доказать, что мечта об удлинении жизни, в принципе неограниченном — до ста, пятисот, тысячи лет, не противоречит биологической науке. Прошло всего четыре года, и оказалось, что через все мои трудности можно просто переступить, нарисовать Камилла, бессмертного, как Христос, и обсуждать, что хорошего даст ему бессмертие. У Стругацких — ничего хорошего. Так же и у Свифта — глубоко несчастны выжившие из ума бессмертные струльдбруги. И у К. Чапека — холодна, черства и пресыщена трехсотлетняя нестареющая красавица Элина Макропулос.
Опять-таки —
И еще пример, уже 1965 года.
Некий аппарат, посланный к звездам, каким-то способом заблудился во времени и пространстве и попал на Землю будущего. И каким-то способом вернулся и привез людям сведения об их будущем — даты смерти. Отныне каждый человек на Земле знает год своей смерти. Знает женщина, одиннадцать лет ждавшая любимого, знает ее любимый, посвящающий ей все часы этого последнего года, и восемнадцатилетняя бойкая девушка Иль знает, что жить ей на земле восемнадцать лет (О. Ларионова, Леопард с вершины Килиманджаро).
И у Ларионовой знакомая идея: не очень-то стоит входить в дверь мечтаний. Люди, проникшие туда, принесли трудное знание о своей судьбе. Ведут они себя мужественно, до последней минуты борются, как раненый леопард… Но лучше бы они не заглядывали в будущее.
Пожалуй, эта повесть продолжает тему «Шагреневой кожи». Герой Бальзака видит приближение смерти наглядно, герои Ларионовой знают дату. Аллегория Бальзака точнее: люди, растратившие себя, действительно ощущают приближение конца и оттягивают его, экономя силы. У Ларионовой получилось неотвратимое предопределение, практически недостижимое. Тем более что герои ее — молодые люди, гибнущие случайно. Впрочем, если у Бальзака точнее, это еще не укор.
Но сейчас я хотел подчеркнуть другое. Дверь мечтаний открыта, авторы знают это, читатели согласились. И можно, не обременяя себя научными лекциями, входить в нее, использовать фантастическую обстановку, чтобы разбираться в психологии героев.
Что же касается характеров… Характеры, если вдуматься, есть типовые в каждом разделе фантастики. Не везде глубокие и сложные, нередко примитивные. На то есть причина.
Какова функция героя в познавательной фантастике? Он — Глаза. Его несложная задача — увидеть человеческим оком Луну, атомы или ящеров. Все остальное — придаток к глазам. Черты характера можно придумать для него, смотрящего во все глаза, но эти черты ни к чему, они бездействуют. И герои познавательной фантастики безлики и взаимозаменяемы. Глаза-то есть у каждого. Одно насекомое увидел мальчик, другое — девочка, третье — профессор.
В фантастике идей главная задача автора — изложить идею и восхитить слушателей. Именно поэтому естественные герои — Удивляющий лектор и Удивленный слушатель. Прочие черты можно придумать, но они к делу не относятся, только «затемняют идею. Один герой — Язык, другой — Уши.
В приключенческой фантастике главное — победить врага. Значит, основные характеры — это Молодец-победитель и Злодей-враг. Враг должен быть злобным, иначе не стоит с ним бороться, Победитель — молодцом, иначе он не заслуживает подражания. Можно одеть эти скелеты мясом и одеждами, но не слишком сложными, чтобы читатель (юный) легко разобрался, кто злодей и кто молодец.
Своя специфические характеры есть и в фантастике-мечте: Ученая Фея, приносящая в мир открытие (конечно, это гениальная фея), и Потребитель, желательно восхищенный. А если он не восхищается, стало быть, и мечта — не мечта. Но Потребитель —
Еще сложнее характеры в других разделах фантастики. В фантастике труда и творчества герой-Труженик. Труженики уже многообразны, среди них умелые и бездарные, добросовестные и ленивые, командиры и подчиненные, цельные и колеблющиеся и сколь угодно сложные.
Сложным может быть герой и в произведениях со сложной задачей: приключенческо-познавательно-мечтательно-трудовых. Бывают и такие.
И в тех, которые главную цель видят во внимательном рассмотрении человеческой натуры, то есть в данном разделе фантастики, пока пустоватом.
И еще в тех произведениях, которые, обсуждая последствия мечты, начинают сомневаться в мечтаниях, даже осуждать их…
О фантастике осуждающей и пойдет разговор в следующей главе.
Претензии десятая и одиннадцатая ФАНТАСТИКА ПРОТИВ ФАНТАСТИКИ
Фантастика должна быть воинствующей, остронаправленной, злободневной, бить в цель точно и своевременно. Автор же отвлекает нас от насущных задач современности.
Фантастика должна быть гуманной, человечной. Мир и так переполнен лязгом и грохотом, паровозы давят несчастных детей. Увлекаясь машинами, автор забывает о душе человеческой.
Говорилось уже, что фантастике присуща гиперболизация, а свойство это, удобное для возвеличивания героя, мечты, идеи, пригодно и для осуждения — чтобы высмеять, с грязью смешать. Поэтому гротеск, памфлет, сатира легко принимают фантастику. Фантастика может бороться с прошлым, с недостатками настоящего и даже… будущего. Фантастика против фантастики! Удивительный парадокс.
Начнем с прошлого. В романтичное, овеянное легендами раннее средневековье попадает средний американец XIX века. И до чего ж смешными, убогими, невежественными и нечистоплотными оказываются прославленные благородные рыцари рядом с обыкновенным современником автора! («Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» М. Твена.) Правда, Марк Твен проявляет объективность. И американец его немногим лучше: борьбу за прогресс начинает с учреждения бюро патентов, биржи и банка — учреждений первой необходимости, с точки зрения делового янки.
Смещение времени, встреча людей из разных эпох — обычный прием осуждающей фантастики.
Неведомым путем наш современник — хороший советский человек попадает в царскую Россию. До чего же нелепы и неуместны порядки забытого прошлого, если поглядеть на них, глазами гражданина Советского Союза («Голубой человек» Л. Лагина). Тот же прием, но примененный противоположно, в классической сказке того же автора «Старик Хоттабыч». Смысл ее: посмотрите, как в нашей советской действительности неуместен, слаб и смешон старинный волшебник, даже не рядовой представитель эпохи, а сказочный персонаж, высшее олицетворение мечты наших предков. Посмотрите, насколько наша явь превзошла их мечту! Итак: хороший человек в плохом обществе или плохой человек в хорошем обществе — таков обычный сюжетный ход фантастической сатиры.