Карта страны фантазий
Шрифт:
Чтобы сохранить тему Уэллса, показать борьбу беззащитных землян против грозного агрессора, надо было сохранить превосходство марсиан, дать им технику, превосходящую нашу, фантастическую и для нашего времени. И марсиане в фильме летают на каких-то плоских дисках, уничтожают танки лучами, невредимыми выплывают из атомного пожара.
Я прошу не понимать меня в том смысле, что американцы сделали правильно, а чехи неверно или наоборот. Я писал только, что при экранизации классики есть два пути: в обоих случаях что-то было выиграно, что-то утеряно. Чехи сохранили текст в ущерб идее, американцы — замысел в ущерб
Помимо старения смыслового есть в фантастике и моральное старение. Говоря простыми словами: «Было, видели, надоело!» В жизни полет человека на Луну еще не состоялся, в литературе такие полеты набили оскомину. Уже нельзя описывать, как космонавт прощается с любимой у лифта ракеты, как съеживается земной глобус на звездном небе. «Было, читали, надоело!» Использованный образ повторять не стоит, повторенный трижды, он теряет фантастичность для зрителя. Гнусаво-басистый робот со стеклянной головой, могучий, но дубоватый, пасующий там, где нужна человеческая гибкость ума, появлялся в нашем фильме «Планета бурь», в чешском «Икар-1» и в американском «Запрещенная планета». В жизни роботы такого класса еще не существуют, на экране они уже надоели.
И, наконец, еще один подводный камень экранизации: проблема наглядности, зрелищности фантастики. Может случиться, что самая фантастичная, самая увлекательная идея окажется неинтересной на экране.
Такая осечка вышла с фильмом «Икар-1». В основу его положен роман С. Лема «Магелланово облако», речь идет о полете к звезде Альфа Центавра, туда в сто тысяч раз дальше, чем до Марса. Подобные полеты в XX веке не осуществятся почти наверняка, нет уверенности, что они начнутся в XXI веке. Тема достаточно фантастична. Но что показывают зрителю? Интерьеры космического корабля: коридоры, каюты, столовую, гимнастический зал, такие же как в земном доме отдыха. Очень обыкновенные люди едят, танцуют, болеют, выздоравливают. Корабль глотает миллионы километров в невиданном полете, а мы рассматриваем людей в помещениях.
Такие затруднения могут возникнуть и в сюжетах проектно-лабораторных, где фантастическая идея обдумывается, рождается, обсуждается. И нечто сверхфантастическое — переделка неба, например, — может оказаться обыденным с виду: чертежи, расчеты, рулоны… показать нечего.
Конечно, можно игнорировать все эти сложности, не стараться удержать ускользающую фантастичность. Но тогда надо отдавать себе отчет, что получится не фантастический фильм, а приключенческий, исторический и т. д., и не претендовать на имя кинофантастики.
Впрочем, критик № 7 выражался решительнее. Он говорил, что фантастика обязана быть фантастичной, что ее призвание — обогащать мир новыми идеями. Так высказывались теоретики, критики, авторы и читатели, которые в мечте больше всего ценили не привлекательную цель, а замысел осуществления, намечали пути к мечте. И с удовольствием писали или читали рассказы
о новых способах космической связи,
о новом объяснении круговорота вещества,
о новых способах добычи нефти и т. д.
Из числа авторов тверже
Г. Альтов даже составил реестр использованных в фантастике тем и идей, настойчиво призывал не повторяться. Реестр его был встречен неодобрительно большинством, считающим, что в фантастике главное-литературность (типа критиков № 9 и № 11), и опубликован не был. А жаль. Он мог бы помогать и авторам и редакциям, как справочник. Желающих высказывать новые идеи избавлял бы от вторичного открытия америк, а желающим использовать старые идеи напоминал бы, что нужно внести что-то новое, свое.
Из всех разделов фантастики литература новых идей вызывает наибольшее сопротивление. Многие сомневаются, как это человек искусства может найти ценную идею, подсказать технический путь. Отыскивать средства — дело специалиста, дело художника — живописать мечту.
Но история сложилась так, что именно борьба за мечту заставила литераторов вступать в дискуссии со специалистами.
Лет пятнадцать назад, когда у нас господствовала Ближняя фантастика с мечтой робкой, приземленной, почти не фантастической, всякая попытка выйти за пределы исхоженных дорог встречалась в штыки. «Неслыханно, невозможно!» — говорили редакторы. (Казалось бы, самое натуральное для фантастики — быть неслыханной.) А специалисты подтверждали: «Невыполнимо, ненаучно». И подкрепляли запрет формулами и цитатами из Платона, Ньютона и Эйнштейна.
И нам — адвокатам мечты — волей-неволей приходилось отвечать формулами и цитатами.
Со временем выработалась даже методика спора со специалистами. Логика ее примерно такая:
1. Природа бесконечна и бесконечно разнообразна. Пределов у нее нет. Поэтому вероятнее, что любая мечта может быть выполнена когда-нибудь, где-нибудь, каким-нибудь способом, сегодня неизвестным.
2. Формулами же нельзя опровергнуть мечту, потому что каждая формула выведена для конкретных условии и за границами их теряет силу. И расчеты специалистов опровергать не нужно, спорить нужно только о применимости формулы к данной мечте.
Приведу автобиографический пример. В свое время я написал повесть о быстрорастущих лесах. Это тоже старинная мечта, еще в сказках повествовалось, как герой ложился спать с вечера, а к утру волшебник выращивал под его окнами сад. У меня деревья вырастали за три недели («в два счета, на глазах изумленной публики», — язвил критик). Рукопись пошла на консультацию, и два профессора, очень знающих, приятных, доброжелательных, написали:
«Деревья не могут расти так быстро. Надо уменьшить темп. Достаточно двух-трех метров в год».
И к тому привели формулу, из которой следовало, что на килограмм сухого вещества растение тратит около тысячи литров воды. Мои трехнедельные потребуют целых рек, что неразумно, невыгодно и… ненаучно.
Тут бы мне следовало поднять руки кверху, склониться перед безапелляционной математикой. Но два метра в год — это же не фантастика! Повесть гибла, и поскольку дело шло о жизни и смерти, как пушкинский Варлаам, я начал припоминать грамоту, математическую. «Почему тысяча?» — спросил я. Взялся за учебники. И вычитал, что все эти бочки воды растение тратит для того, чтобы предохранить себя от высыхания. Оно потеет, чтобы не пропасть от жары.