Карта Талсы

Литал Бенджамин

Через какое-то время я, наверное, остался в доме один; я смотрел местные новости Талсы, когда в комнату вошла Эдриен и выключила телевизор.

С собой она привела девчонку помоложе.

– Ты познакомился с Дженни?

Нет.

– Вы оба пишете стихи.

Я беспомощно посмотрел на Эдриен – а она уже уходила. Чейз расставлял на улице кирпичи. Мне следовало бы разозлиться. Дженни на самом деле оказалась симпатичной. Она была сантиметров на тридцать ниже меня, а глаза яркие и спокойные.

– Ты с Эдриен только познакомился? – спросила Дженни.

– Гм. Я иногда смотрю, как она рисует. Мы с ней проходим курс по истории искусств, я набрал для нее различных книг…

– Боже. У нее такие классные картины.

Я пожал плечами.

– Они совершенно послевоенные, мне это нравится.

У нее глаза загорелись.

– Да, точно, очень послевоенные.

– В смысле, если ей в голову действительно что-то придет, может получиться интересно.

Показалось, что Дженни обиделась, но она кивнула.

– Ты где учишься? – поинтересовался я. Воображал,

что пытаюсь общаться с ней вежливо, но на самом деле это было не так.

– В «Юнионе».

Что-то во мне оказалось на грани надлома.

– Извини, – сказал я, – попозже обязательно поговорим.

Я шагал через лес, пробираясь по каменистому оврагу, как учили меня в бойскаутских лагерях. Я спешил. Уже темнело. Я настойчиво шел вперед лишь из смутных притязаний на то, чтобы вернуть уверенность в себе, мне было дурно. Я все никак не мог перестать пережевывать мысль, что допустил грубую ошибку. Небо почернело. Мне пришлось развернуться и потихоньку пробираться обратно в темноте, освещая путь своим крошечным фонариком, обмирая от шелеста листьев под ногами на каждом шагу. Я чуть не начал молиться Господу от облегчения, когда наконец вышел обратно и увидел огни дома, и, выпутавшись из ветвей, убедился, что это хижина Альберта.

На гриле я нашел курятину, она была уже холодная, завернута в фольгу. Я съел ее прямо руками, сел на крыльцо и уставился на лес. Мне хотелось бы просто сидеть и охранять дом, как собака.

Но я все-таки зашел вовнутрь.

В гостиной я увидел силуэты танцующих людей; развлекались, как могли. Эдит сидела на кухне, играла с кучей народу в карты. Я тоже пошел туда и налил себе стакан виски, но ни на кого не смотрел.

Через какое-то время я проснулся, скрюченный, на полу под столом в какой-то комнате на втором этаже, где хранились вещи. Снизу слышались голоса. Значит, народ еще не спал. У меня изо рта текли слюни, к губам лип ворс акрилового ковра. Я встал и вырулил в коридор.

На лестнице я столкнулся с Дженни, мы сразу же сели. Как будто договаривались о встрече. Она расположилась ступенькой ниже меня, я начал рассказывать ей про перила: деревянные палки с резьбой в виде ананаса, а под ананасом какие-то еще украшения. Она слушала внимательно. Насколько мог ей все это объяснить, я рассказал, что единственный способ для игрушечных солдатиков спуститься по перилам, если они хотят захватить нижний этаж, это перебираться с одного ананаса на другой при помощи веревки с крючком. Иногда, увы, кто-то падает вниз, на мягкий ковер. Бац. И тишина. Дженни улыбнулась и сжала мою коленку. Потом мы приоткрыли рты, склонились друг к другу и поцеловались.

Чтобы сделать это, я свесился вниз, как птица на жердочке; а она льнула ко мне, несмотря на мерзкий привкус во рту после сна; она взяла мое лицо в ладони и перепрыгнула на мою ступеньку, эта Дженни оказалась довольно опытной. Ну, хоть что-то происходит, сказал себе я. Именно по ее инициативе мы поднялись, она предложила выйти на улицу и встретить восход солнца. На бегу я схватил со стола бутылку джина, а она накинула восточный платок на голову. Казалось, что рассветет быстрее, чем мы добежим до противоположного края двора.

Следующая ночь прошла аналогичным образом. День опять получился скучный – ребята болтали у костра, люди постоянно то уезжали, то приезжали, музыканты удалились в студию, кто-то очень воодушевленно набивал утку куриным мясом, а я ушел и весь день бухал; к вечеру я опять поднялся наверх, переступая через ступеньки огромными шагами, но ноги плохо слушались, и двигался я медленно, я забрался в ту же самую комнату и вскоре после наступления темноты точно так же прилег вздремнуть. Но проспал долго. А когда проснулся глубокой ночью с отпечатком ковра на щеке, почувствовал, что время как-то закольцевалось, и принял решение сделать в своей жизни что-то полезное, разорвать это кольцо.

В этот раз я не пошел вниз, но остался наверху и с воистину невинными мыслями забрел в спальню, где горел свет. Там при включенных лампах спали Эдриен с Чейзом. Они лежали на кровати, распростертые, укрытые одеялами. Я застыл как вкопанный. С каменным лицом. Я стоял и рассматривал нос лежащей на боку Эдриен, – ярко-розовая плоть на фоне белой наволочки. Она приоткрыла глаз.

Но именно Чейз первым осознал мое присутствие и вытянул руку, чтобы меня поприветствовать.

– Присоединяйся, – хрипло сказал он.

Я просто не мог в это поверить.

– Давай, – повторил Чейз, – ложись спать.

Они не касались друг друга; спали на разных половинах кровати. Я разулся.

Чтобы лечь с ними, я вынужден был поставить коленку и руку рядом с Чейзом. Потом я остановился.

– Свет выключить?

Чейз довольно улыбнулся.

– Да.

Потом я вернулся к кровати, оперся коленкой, не касаясь Чейза, и постарался перебраться через них обоих, чтобы лечь с другой стороны от Эдриен. Но она откатилась. А потом Чейз потянул меня вниз, будто я собака. И положил на меня руку.

– Все нормально, – сказал он. И помог мне укрыться.

Я не знал, в трусах ли они оба или голые.

– Пора спать, – сообщил Чейз.

Я заставил себя лечь на спину, чтобы не оказаться ни задом, ни губами к Чейзу – хотя уже слышал его равномерное дыхание.

Со стороны Эдриен не доносилось ни звука. Когда я оказался с ней в одной теплой постели, у меня в животе словно лампочка загорелась. Я лежал, ждал, не шевельнет ли она ногой. По-моему, ожидание растянулось на несколько часов, я надеялся, что она меня коснется,

и вместе с тем боялся, что по другую сторону от меня зашевелится Чейз. Он же был как медведь. Он задавит меня и не заметит. А от Эдриен я ждал какого-то знака. Я чуть подвинул ногу в ее сторону, но до того, чтобы дотронуться до нее, было еще далеко. Я не понимал, сколько прошло времени, глаза привыкли к темноте, потом я, наконец, повернулся на бок и посмотрел на нее. Эдриен спала. Привычное выражение ее лица куда-то делось. Я поднял голову, чтобы рассмотреть ее ухо – казалось, что голова Эдриен вырезана из мыла. Нос выглядел более мягким, чем обычно, а щеки – более полными. Абсолютно темным был лишь ее открытый рот. Я смотрел на нее, стараясь утихомирить собственное тело. Эдриен бы предпочла, чтобы я держал себя в руках. Я заснул, но сон получился как в аэропорту, полный ожидания. Иногда я видел ее. Я открыл глаза, и она откатилась еще дальше, но когда через несколько часов – или, может, минут – Эдриен снова приблизилась, я ее поцеловал. Она открыла глаза, чтобы показать мне, что не спит, и притянула меня к себе сонными руками. Я тоже держал глаза открытыми. Поцелуи были безупречными, гладкими, шумными. Эдриен села на меня, убрала волосы с моего лица и надавила большими пальцами на виски, словно это была ее голова и она хотела прочистить в ней мысли, чтобы не спятить. Она смотрела на меня сверху вниз – и я думал, что это был пристальный взгляд человека, пытающегося выразить свою любовь, но, естественно, уже проснулся Чейз, и Эдриен просто пыталась понять, все ли со мной в порядке, прежде чем слезть. После этого она села ему на живот, как до этого сидела на моем, – Эдриен словно брала у него что-то, так она его целовала, с закрытыми глазами, и подбородок ходил туда-сюда. Чейз открыл глаза, и когда он увидел меня, я безошибочно прочел в его взгляде изумление. Но не злое. Солнце уже всходило, и стало лучше видно. Я чувствовал себя совершенно не ко времени. Я если и ревновал, то не особо страдал. Самым ярким чувством было желание. Я был полон восторга, пока Чейз не протянул ко мне ладонь. И мы держались с ним за руки так, будто вот-вот упадем с кровати. Он сжимал меня, как будто стараясь придать мне сил. Потом Эдриен слезла с него и села на корточки в ногах кровати. Ничего не произошло. Снизу раздавались какие-то звуки. В безрассудном порыве я подкатился к Чейзу и, опираясь на локти, начал его целовать, как это делала Эдриен. Потом взял его за плечи обеими руками. Язык у него был шершавый, зубы больше, чем у любой девчонки. Он отвечал на мои поцелуи – я словно принял брошенный мне вызов. Я позволил ему подняться на локте, и мы оказались на равных, но мне было неудобно так держать шею. Я никогда особо не умел дружить с мальчиками. А он был большой засранец. Я обнял Чейза и снова уложил его, потом посмотрел ему в лицо. Он был уродлив. Светлые коротенькие и грубые ресницы, морщинистые веки. Он застонал и отодвинулся. Эдриен обхватила меня сзади и глубоко поцеловала в ухо. Но это не было ни нежно, ни откровенно. Мне хотелось вывернуться и посмотреть ей в лицо – но я этого не сделал. Она обхватила мою грудь рукой. «Мальчик-оно», – сказал Чейз, глядя на меня. Он широко лыбился. К этому времени мы все уже перемещались, стоя на коленях, а снизу доносилось все больше звуков, и я боялся, что мои мысли можно читать по лицу. Чейз наклонился ко мне для поцелуя. Эдриен держала. Сердце у меня колотилось неистово. Наконец, мы разъединились. Эдриен тоже меня отпустила. Я неловко повернулся и посмотрел на нее. Лицо ее ничего не выражало. Но теперь я был рядом и поцеловал ее. В этот раз поцелуи были нежны и тихи. Казалось, что у нас обоих сдержанные лица. Дыхание стало громче. Она щекой вошла в мою шею, носом – в глаз, я дышал и разговаривал с ней про себя. «Приму душ», – сказал Чейз. В ванной, которая соседствовала с этой комнатой, потекла вода. Эдриен большими пальцами стянула с меня штаны. Потом снова забралась под простыни, я последовал за ней. Она натянула поверх нас одеяло. Я ждал ее пристального взгляда; я думал, что даже когда я войду в нее, она будет размышлять, хочет ли этого. Но все пошло совсем не так. Эдриен подняла подбородок и тяжело задышала. Мускулы на шее напряглись, показались зубы, глаза были широко распахнуты, рука вцепилась в изголовье кровати. Как будто в ее рот вливалась ледяная река. Потом она застонала, так, чтобы Чейз услышал. Я сам себе не верил, насколько свободно я чувствовал себя в данной ситуации. У нее глаза закатились буквально на лоб. Под этими одеялами мне казалось, будто мы переехали в палатку и будем жить в ней вечно. Когда Эдриен, наконец, на меня посмотрела, я кончил. Взгляд ее был спокойным, словно она меня принимала, как брала в мужья. Она обвила руку вокруг моей головы, а мне нечего было ей дать, так что я опустил обе руки под нее и сжал, но это показалось каким-то неискренним. Чейз выйдет из ванной и увидит нас – но ему будет все равно, вот в чем заключался урок. Эдриен закинула на меня ногу. Ее тело казалось разгоряченным. Я поднялся, чтобы снова в нее войти. В этот раз мы были более неторопливы и менее честны, в итоге вышло как-то больше агрессии, во многом ради того, чтобы оградиться от Чейза, когда он появится, чтобы он не прерывал нас, чтобы он вынужден был прикусить язык. Но чисто технически получалось даже лучше, чем раньше. Эдриен покрылась потом. Услышав, как открылась дверь ванной, я замер, но она продолжала двигаться, и я почувствовал себя боровом. Я бросил взгляд в сторону, пытаясь понять, где Чейз. Он был где-то сзади, одевался. Он не спешил. Эдриен тоже остановилась. Я уткнул лицо в подушку. Единственным движущимся человеком в комнате был одевающийся Чейз. Потом он ушел, и мы продолжили (просто несравненное чувство); слышно было, как он бежит вниз по лестнице.