Карта Талсы

Литал Бенджамин

Казалось, что все должно быть просто. Я пошел в «Волмарт», встал возле витрины на цыпочки, высматривая продавца, волнуясь, что могу допустить грубую ошибку в заученных названиях и калибрах, но, по крайней мере, это будет шоу: она – длинноногая гениальная блондинка с кисточкой в руке, а я покупаю ей долбаный пистолет.

В то утро, то есть на следующий день после покупки, он холодил ладонь. Стоил он триста баксов; дешевый орнамент в виде завитков, но приклад длинный и стильный. Глядя на пустую, залитую солнцем улицу, закрытые ставни бара, аккуратную мусорку, я почувствовал как бы упрек со стороны здравого смысла. Я открыл дверь машины и опустил

ноги на асфальт, но остался сидеть, набираться смелости. Чего я достиг за это лето? Вот у меня на коленях лежит заряженный пистолет, если бы кто-то прошел мимо, увидел бы. Но улица была мертва. Кажется, это было воскресенье – я помню, что лестничный проем пронизывал свет.

Когда я вошел, Эдриен, что характерно, стояла ко мне спиной. Рубашка была завязана как-то сбоку, и я увидел ее голые ребра. Я не двигался. Она вдохнула и подняла кисть.

– Я принес тебе кое-что, – сообщил я.

В самую последнюю минуту я завернул пистолет в джинсы, которые валялись на заднем сиденье. Эдриен потянула за штанину, и он выпал.

– Ты в курсе, что это можно просто так вот купить в магазине?

Она сделала небольшой шаг назад, как от змеи.

– Боже.

Я думал, что она зальется смехом. Но нет.

– Это тебе, – сказал я, глотая слова.

Эдриен разволновалась. Она подняла пистолет, взяв его рукавом рубашки и держа на вытянутой руке, словно не хотела оставить на нем отпечатки пальцев. Потом согнула руку и нацелилась в меня.

– Он заряжен, – предупредил я.

Она сощурилась, как будто целясь. Прямо мне в живот.

Но голос прозвучал напряженно.

– И почему он заряжен? – спросила Эдриен.

В студии с противоположных сторон были окна из стеклянных блоков. Я хотел сказать, что собирался стрелять в них, посмотреть, как они лопнут.

– Я вообще-то не предполагал, что все это покажется столь агрессивным.

Эдриен не просто вдохновляла меня, она вдохновляла меня чересчур: безумная идея такого опасного подарка пришла мне в голову, потому что подарок был для нее. Она доказала, что заслуживает такого. Эдриен подняла пистолет, повернула, прицелилась.

– Будет громко, – предупредила она, расставила ноги пошире и снова подняла пистолет. В стеклянных квадратиках горело солнце.

В тот миг, когда вылетела пуля, глаза мои рефлекторно закрылись, как будто я чихнул, но я вроде бы заметил, как ее светлые пряди взлетели, а потом упали обратно на плечи. Где-то на заднем плане грохота выстрела (от него образовался большой шар белого шума) я расслышал приятный шлепок и звон стекла.

Эдриен сразу же выпустила и вторую пулю, почти как профессионал.

– А ты?

У меня уже звенело в ушах, но я взял пистолет. В скаутском отряде я стрелял из «Магнума» 357-го калибра и уже отрепетировал в уме, как правильно держать и с какого расстояния стрелять.

Я нажал на курок.

На этот раз звук меня разочаровал; вместо красивого громкого выстрела получился скорее короткий удар по запястью. И дыма было больше – в общем, не так приятно, как в первый раз. Я не знал, что делать дальше. Потом выстрелила Эдриен. Потом опять я.

Может, следовало пробить дыры в ее холстах, раз уж я принес пистолет в студию. А то она сама уже заскучала. И начала пятиться в сторону мольберта. Я аккуратно положил пистолет на стол, чтобы не отвлекать ее.

Остальное было таким интимным, что и не перескажешь: не произошло ничего. Эдриен вернулась к работе. Вскоре единственным, что отличалось от привычной обстановки, стал ветер, влетающий

через пробитые дыры. Но никто из нас не высказался на эту тему. Никому не казалось, что следует нарушать тишину. Меня уносило в грезы – я был в таком замешательстве, что на глаза как будто давило, словно наваливался сон – и меня охватило беспокойство из разряда фантастики, будто воздух, который задувает с улицы, изменит ее картины – ну, будет их сушить или смещать краску вбок.

Когда я засыпал в студии, у меня вошло в привычку лежать потом еще какое-то время неподвижно со вкусом непроветренной слюны во рту. И таким образом мне удавалось очень подолгу думать. Именно в подобный момент мне пришла в голову мысль про пистолет. Я сомневался, но в итоге решил не отказываться от идеи, всплывшей из подсознания.

И только теперь (когда я снова лежал на диване, уже после того, как развеялся дым) моя интуиция снова вспыхнула, как пустой синий экран. Я понял, что это на самом деле: это не любовь, это зависть. В ходе своих непродолжительных ухаживаний я начал ей, Эдриен, завидовать, мне жутко хотелось быть таким же, как она, – вот ради чего я пошел на эту выходку. Но, к сожалению, это желание было расколото с хладнокровностью «Кольта». У меня ни разу ни в мыслях, ни в каких других глубинах моего существа не было стремления ее напугать, но я хотел сделать этот выстрел, рядом с ее запястьем, чтобы надорвать ее пространство. Я бы проснулся, увидел, что она собирается провести черту самой черной силы, рука, занесенная над чистым холстом, словно зудит, она исследует, рассматривает, а потом наносит простой короткий мазок, а моя рука покоится на диване.

Меня испепеляли чувства, как будто бы мы с ней расставались. Эдриен заметила, что я хотел бы поговорить, так что когда она закончила свою молчаливую работу, хотя в ушах еще стоял звон выстрелов, мы пошли ужинать. Я выбрал «Фасоль черный глаз» – популярное семейное кафе, символ моего детства. Когда нас вели к столику, стоящий там гвалт я скорее видел, чем слышал: официанты сновали туда-сюда, подливая лимонад, а под потолком висел покрытый лаком плуг.

Лицо Эдриен светилось, она смотрела на меня.

– Думаю, я этим пистолетом хотел кое-что сказать, – заявил я, пытаясь при этом как бы небрежно взять из почти пустой корзинки булочку. Его мы оставили в студии; пистолет зарегистрировали на мое имя, но отныне он принадлежит ей. – Произвести на тебя впечатление. Это, конечно, очевидно.

– Зачем тебе было производить на меня впечатление?

Мне пришлось наклониться к ней поближе, чтобы Эдриен меня слышала.

– Ну, я пытался говорить на твоем языке, – я все бросал взгляды ей через плечо, в зону ожидания, где я раньше подолгу стоял с родителями, в огромных футболках, потому что считал себя толстым, выровняв сандалии по краям неровной плитки, пока мы ждали, когда нам выделят столик.

Я ощущал какую-то отчаянную безнадегу. Я перевел взгляд на плуг, на автомат с лимонадом, на флажки, патриотично висевшие под потолком.

– Эдриен, ты должна стать моей девушкой. Мы должны быть парой.

– Джим, затея с пистолетом была крутая.

– Точно, – согласился я.

– Спасибо.

– Но я хотел кое о чем другом поговорить.

Ее рука лежала на столе ладонью вверх, возле тарелки; она была расслаблена, пальцы чуть согнуты, как куриная лапка. Я извинился за моногамию, идею для среднего класса, которую продвигали люди скромные – ну, точнее, за то, что я сам был из тех, скромных. Я рассказал Эдриен о своих желаниях.