Картина с кляксой
Шрифт:
Ничего не понятно. Кроме того, что я как дурак буду целыми днями слоняться по музею и ждать, когда кто-то что-то там начнет вынюхивать.
– А ты что будешь делать?
– Я буду делать самое главное.
Западню копать.
Глава IX. Поди туда – не знаю куда
На следующий день я пошел в музей. А Лешка пошел куда-то в неизвестном направлении. Парень с велосипедом пошел за мной, тетка с коляской отправилась за Алешкой…
…Когда прошло много времени и эта история с крадеными картинами закончилась, папа показал нам очень интересные документы. Это были отчеты, или рапорты, оперов, которые негласно охраняли нас от мести Виталика
Объект № 2 – это Алешка. Он бесцельно перемещался по окрестностям в сопровождении собаки типа Греты назло туповатым операм. Хорошо еще, что не завел их в болото, на коварную изумрудную полянку. Впрочем, кто знает, так ли уж бесцельно он шлялся по участкам и примерял на свою голову глиняный горшок?
А вот объект № 1 весь день бесцельно слонялся по залам музея в поисках подозрительных лиц. Каковых не оказалось. И всяких других лиц почти не было. Местным жителям музей уже стал неинтересен, они приходили только на всякие новые мероприятия в его стенах. А дачники и не такие музеи видывали. Даже в Париже и во Франции.
Правда, после обеда нагрянула экскурсия. Тетя Липа, экскурсовод, взяла ее в свои руки и повела по залам. Тут уж я, пристроившись к посетителям, стал выделять среди них подозрительные лица. Люди были все разные. И старые, и малые. (Про одну такую экскурсию Алешка как-то сказал: «Там было много людей и взрослых».) И все они оказались вне подозрения. Внимательно слушали тетю Липу, вздыхали и ахали, задавали вопросы, экспонаты руками не трогали, старинные пепельницы, портсигары и подсвечники по карманам не распихивали. Все были неподозрительные. Кроме одного.
Вот этот один как раз и принюхивался. Экспонаты рассматривал так, что почти касался их длинным носом. К картинам подходил вплотную и нюхал их, склонив голову к плечу, заложив руки за спину. Он все время отставал от экскурсии, задерживаясь то у походного самовара, то у царской кареты, будто хотел остаться один. Потом он, громко топая, догонял посетителей, а тетя Липа ни разу не сделала ему замечания.
Все ясно! Выбрав хороший момент, я шепнул тете Липе:
– Надо приглядывать за этим дядькой. Он подозрительный. Вынюхивает. Как бы чего не спер.
Тетя Липа сделала большие глаза и тоже шепнула:
– Что вы, Дима! Это прекрасный учитель истории! Он нам дает такие глубокие консультации! Что вы!
Мне показалось, что она сейчас по своей привычке отправится в обморок. Или огладит меня по спине своей длинной указкой.
– А что же он тогда все нюхает?
– Он не нюхает, он разглядывает. У него очень плохое зрение, а носить очки он стесняется.
Маленький облом.
Тетя Липа в обморок падать не стала, а повела группу в большой зал. И я поплелся за ними. Честно говоря, все эти экспонаты потеряли для меня свою свежесть. Надоели, грубо говоря. Кроме оружия, конечно. Оружием можно любоваться бесконечно. Тетя Липа права: совершенство формы, изящество
А тетя Липа тем временем вещала:
– В этом зале в давнее время давались хозяином дома рождественские балы. Представьте себе: сотни восковых свечей в люстрах, шандалах [1] , кенкетах [2] ; зеркала, в которых отражались прекрасные уездные дамы в бальных платьях. Фраки с белоснежными манишками, гусарские и уланские мундиры. Звон шпор, стук каблуков. Прекрасная музыка. Вон там, наверху, видите: это так называемые хоры. Там находился оркестр. Обратите внимание на изящную форму балясин, образующих балюстраду…
1
Крупные напольные светильники с подсвечниками на разветвлениях от ствола.
2
Масляные лампы, у которых резервуар с горючим расположен на уровне горелки и связан с ней изогнутой трубкой.
Не знаю, кто там что изящное увидел, но мне вдруг показалось, что за этой загородкой мелькнула тень объекта номер два.
Когда экскурсанты переместились для обозрения картин, созданных художником Истоминым, этот объект воплотился в Алешку и стал делать мне какие-то знаки. Будто матрос на мачте с флажками.
Я во всяких азбуках Морзе не силен, но вроде бы правильно понял: выходи на улицу и стой там.
Я так и сделал. Через минуту откуда-то из-за угла вылетел Алешка и выдал:
– Я все узнал!
Когда Алешка говорит, что он все узнал или все сделал, мне хочется отбежать от него подальше. Куда-нибудь за пределы звуковой связи. Потому что за этими его радостными словами последуют решительные команды: «Дим, сходи туда-то, спроси то-то, найди кого-то и сделай еще что-нибудь».
Я оглянулся по сторонам – деваться было некуда. Алешка мои оглядки сразу просек.
– Не вздумай! У нас оперативная работа начинается. Я все узнал!
Оказывается, он вовсе не бесцельно перемещался по местности. Оторвавшись от слежки, Алешка пробрался на Лесную улицу, чтобы, как он выразился, пообщаться с дачником, который покупал у бомжей старинную фурнитуру.
Вот как это было.
Лесная улица – вся из старых избушек. Это было когда-то село Лесное, а потом оно примкнуло к поселку и стало его улицей. В этих старых домах жили старые люди. Они брали воду из колодцев и обогревались печками. Колодец был один на всю Лесную, а дрова были сложены в поленницы возле каждого дома. Сейчас, когда до зимы еще далеко, вся улица пропахла свежерасколотыми березовыми полешками. Да еще не отцвели липы, которые тоже стояли парочками возле каждого двора и источали свой свежий аромат.
Алешка напился из колодца, поболтал с какой-то бабушкой Груней и спросил ее про нужный ему дом.
– А! – сказала бабуля. – Это где Боярин живет?
– Какой боярин? Настоящий? – удивился Алешка, который про бояр только в сказках читал.
– Не очень настоящий. По улке идет – ни с кем не поздоровкается. В руку сморкается. Нестоящий боярин. Так, шелупонь. Некультурный. А тебе-то он к чему?
Алешка отхлебнул еще ледяной водицы из ведра, стоящего на срубе, культурно вытер грязной ладошкой губы.