Картограф

Комаров Роман

Гомункул достал из кармана жилетки крошечную записную книжку, в которую был вложен химический карандаш, и быстро начеркал записку к Семену Семенычу и его адрес. Филя протянул руку к бумаге, и словно ток прошел по пальцам и сгустился мучительным зудом в локте. Он ясно увидел небольшой бревенчатый дом, выкрашенный в синий цвет, палисадник, засыпанный снегом, молодую рябину близ дороги, наледь у колодца.

– Браво!
– вскричал Гомункул.
– Вот вы и прошли свое первое испытание.

Филя удивленно посмотрел на него:

– Какое испытание?

– Я же

говорил вам. Проводник должен испытать картографа. Это своего рода традиция, ей много веков. Вы приходите, я даю вам адрес, скажем, булочной или табачной лавки, а вы мне должны описать место до деталей. Можете не трудиться, я видел картинку, которая была у вас в голове. Все очень точно, и даже наледь. Стало быть, Семен Семеныч ходил сегодня по воду. Поправился, болезный. Считайте, что я благословил вас на ремесло. Это, конечно, ничто по сравнению с истинным талантом, но для некоторых важно.

Филя, не в силах ничего сказать, просто хлопал глазами. Сидевший рядом Витя нетерпеливо возился: у него тоже были вопросы, но он не знал, когда с ними сунуться к Гомункулу. Помялся-помялся и решился.

– А он, - Витя кивнул на Филю - может помочь мне найти?.. Ну, вы понимаете...

Гомункул хмыкнул:

– Может, да вот только захочет ли? У вас, юноша, свой путь, вы картографа за штанину не держите. Повторяю, ваша встреча - чистая случайность, он не обязан делать за вас вашу работу.

– Но я должен знать, куда идти! Меня тянет, я истомился.

– Дело ваше. Чем больше помощи привлечете, тем меньше будет ваша доля. Не забудьте и мне гостинец прислать за труды, - Гомункул сделал неопределенный жест рукой, показывая размер гостинца.

Витя кивнул и затих.

– Так, и последнее, - сказал Гомункул.
– На чем рисовать карты. Хорошо подходят старые, лучше даже рваные священные книги: Писание, Псалтырь. Берете лист, аккуратненько отделяете от корешка, ножиком зачищаете буквы. Некоторые отмачивают в лопуховом отваре, я необходимости не вижу.

– Я знал одного картографа. Тот брал божественные книги у молокан. Говорил, они самые хорошие, - заметил Витя с видом знатока.

– Можно и у молокан, - согласился Гомункул.
– На вкус и цвет товарищей нет. Но учтите, по-хорошему с ними не получится, придется идти на разбой, а это риск.

– А сколько карт можно нарисовать на одном листе?
– спросил Филя, разглядывая зажатую в руке у Вити тряпицу. Он припомнил, как сидя в машине, чуть не исказил ее видением теткиного дома.

– По инструкции, один лист - одна карта. Сейчас дерзко экономят, стирают пергамен и снова используют. От этого бывают значительные погрешности. Скажем, в доме семь комнат, а картограф рисует шесть или восемь. Приходит на место и разобраться не может. Так что решайте сами, юноша, я тут вам не советчик. А теперь пойдемте в Караван-сарай. Яблочко-то надо устранить.

Гомункул поднялся и поспешил к выходу. Витя и Филя едва поспевали за ним - он удивительно резво ковылял на своих коротких ножках. Они вышли на улицу. Пуржило. В переулке вихрилась снежная пыль, поземка лизала тротуар. У Караван-сарая по-прежнему не было ни

души. Гомункул подошел к стене, нащупал пальцами бугорок, и перед ними открылась тайная дверь, узкая, как бойница. Они с трудом протиснулись в нее. Витя не успел втянуть живот, шкрябнул о стены кольчугой и чуть не застрял.

Внутренний двор был занесен снегом, и потому красное яблоко, нагло свисавшее с ближайшей яблони, выделялось вдвойне. Оно качалось на самой высокой ветке, и даже Витиного роста не хватило бы, чтобы до нее дотянуться.

– Подсадите, - деловито сказал Гомункул и жестом велел Вите присесть.

Тот подчинился, и Гомункул с ловкостью обезьяны забрался ему на плечи. Сорванное яблоко упало на землю и покатилось к стене.

– Лови!
– завизжал Гомункул, Филя прыгнул и накрыл фрукт собственным телом. Тот бился под пальто, как живой.

– Вот что бывает, юноша, от излишней прыти! Какое яблочко нарисовал!
– сердито сказал Гомункул, помогая Филе подняться и стряхивая с него снег. Яблоко дергалось в его руке, пока не исчезло в одном из карманов.
– Все, пора по домам. Навестите меня через месяцок, расскажете об успехах.

Витя и Филя сели в машину. Она успела выстудиться, сиденья неприятно холодили зад.

– Куда поедем?
– спросил Витя.

– Не знаю. Мне некуда податься. Где здесь дешевые нумера?

– Зачем тебе жить у чужих? Поехали ко мне! Мать будет рада, давно я гостей не приводил.

Филю одолели сомнения: это знакомство даже шапочным не назовешь, одалживаться не хотелось. Но все же выбор был невелик. Надолго его денег не хватит. Сколько он проживет в гостинице - неделю, полторы, месяц? А дальше крах и нищенское существование в бесплатной ночлежке для бездомных. Лучше уж к Вите. Если Гомункул Аркадий Николаевич сказал правду, Филя расплатится сполна за эту услугу.

– Спасибо, Витя! Буду рад у тебя побывать.

И они помчались в Малярово.

Русалка

Филя молча смотрел в окно, перебирая в голове впечатления. Вот приехали к Гомункулу, вот Витя похитил лягушку, вот вошли в комнату и уселись к камину. Уже спустя несколько минут в реальность произошедшего верилось с трудом. Филя стал подумывать, что все это затянувшийся предутренний сон, навеянный осенней тоской и душным одеялом, но нет, сколько бы он ни щипал кожу руки, проснуться не удавалось. Да что там щипки - он ножом себя резал, и не помогло! Только хуже стало, карту нарисовал. А если бы удержался и не послушал искусителя, может, и не сбылось бы предназначение. Эх, что уж теперь, все кончено и кончено!

Витя тоже молчал. Он перестал оглядываться и только иногда тоненько вздыхал. Кольчуга бряцала под курткой при каждом движении. Филя взглянул на карман его брюк, откуда торчал саркофаг с лягушкой и спросил:

– Зачем тебе эта тварь?

– Я же сказал - тренировать буду, - откликнулся Витя и лихо заложил вираж. Машина вильнула задом, как падшая женщина, но тут же выровнялась и загудела тоном ниже, довольная тем, что не слетела в кювет.

– Что-то я никогда не слышал, чтобы лягушек тренировали.