Картонная пуля
Шрифт:
Спешить некуда, но и спать больше не хочется.
Стараясь лишний раз не смотреть в сторону подружки, я выкарабкиваюсь из-под простыни и, осторожно ступая на поскрипывающий пол, крадусь из спальни.
В кафель одной из стен ванной комнаты вставлено зеркало в рост человека. Лет десять оно исправно отражало появлявшиеся перед ним предметы, а в этом году по углам проявились коричневые разводы, будто с той стороны завелся паук, плетущий темную сеть. Не страшно, если от времени разваливается стул или в кастрюле появляется дырка. Зеркало — совсем другое дело. Зеркало — интимный предмет. То же самое можно, конечно, и про унитаз сказать, но он интимный по своей природе — для всех. Зеркало отличается от унитаза,
Стоя в ванне под теплым душем, я довольно долго, дольше обычного чистил зубы. Как говорится в телевизионной рекламе про «Маклинз», зубы — это единственное, что осталось от моей бабушки. А потом еще просто постоял, прислушиваясь к тому, как струи стучат по голове и плечам. Должно быть где-то на земном шаре такое чудо — густой теплый дождь. Ливень, стекающий с пальм на берегу океана. И чтобы под небесной водой можно было стоять голым, не опасаясь ранить наготой чье-нибудь целомудрие.
Не вытираясь, я пригладил волосы черной цилиндрической щеткой. Каждое прикосновение к голове доставляет удовольствие, словно не щеткой трешь, а елеем мажешь. Впрочем, елей — это, кажется, что-то жирное, типа подсолнечного масла. Что хорошего, если тебе на крышу выльют подсолнечного масла? Как на сковородку.
Приятно, что волосы редкие и тонкие. Кроме шуток. То есть, конечно, жаль утраченной шевелюры, зато то, что осталось, послушно и ровно укладывается в любом направлении. И потом, такого, как я, никогда не пригласят сниматься в рекламу про «Хэд энд Шолдерс» — сразу бросается в глаза, что голова чистая, без признаков перхоти. Хоть на пробор, хоть на концах. Люблю быть чистым… Правда, седина… А еще лет пятнадцать назад эта голова принадлежала брюнету по имени…
Пора уже познакомиться поближе. Позвольте представиться… Михаил Павлович Кузнецов, отставной подполковник интендантской службы, ныне пенсионер. Сегодня мне исполнилось шестьдесят лет.
Невысокий лоб перерезает одна глубокая поперечная морщина над носом и несколько продольных. Кожа на носу испещрена мелкими розовыми паутинками, очевидно, свидетельствующими о злоупотреблении алкоголем. Еще две длинные морщины очерчивают бледные губы, чуть более тонкие, чем хотелось бы. Хотя, кому хотелось? Мне все равно. Подбородок и скулы покрыты короткой седой щетиной. С сегодняшнего дня я перестал в обязательном порядке бриться по утрам. Не то чтобы надоело или времени много отнимает. Просто взял и исключил из расписания одну маленькую условность, хотя Петр Первый не одобрил бы такой вольности.
Шея нехороша. Лицо еще сгодится для жизни, а шея так покраснела от загара, что аж посинела, и пупырчатая кожа провисла складками, как у собаки.
Еще одна складка — на бледном животе. Когда я в одежде, про меня еще можно сказать, что я сохранил юношескую стройность. Если кому-то придет в голову говорить такие глупости. Это пока в одежде. А вообще-то тонкий жирок свисает на животе и немного по бокам.
Под животом свисает еще одна штука, формой и размерами, увы, мало напоминающая налитые упругим соком предметы, которые так любил рисовать один странноватый английский художник по фамилии Бердслей. Я легонько щелкнул его по кончику, не Бердслея, разумеется. И от этого прикосновения не побежал по жилам веселый ток, как могло бы случиться в юности, и не ударило в голову вино желания. И вообще рецепторы едва
4
Валентина Филипповна поднялась под слегка меланхолический марш Алана Парсонса, который на новосибирском радио уже лет десять предваряет передачи «Микрофорума». Странно, что не раньше. Я допивал уже вторую кружку чая под бисквитный рулет и дочитывал статью во вчерашнем «Вечернем Новосибирске», когда перед моими глазами в узком коридорчике мелькнула и скрылась в туалете ночная рубашка в бледно-розовых зайчиках. Это уже почти как ритуал — я завтракаю, а она отправляет надобности, накопившиеся за ночь, причем довольно шумно. Отчего это новосибирские мастера архитектуры в жилых домах туалеты принципиально располагают рядом с кухнями? Школа такая. Интересно, кто у истоков стоял? Хотя у нас вообще квартиры такие, да и вся жизнь — все рядом с вонючим туалетом.
Даже развернутый на полную катушку голос Амира Нагуманова, читающего местные новости, не в силах заглушить интимных подробностей утреннего туалета моей подружки. Новости меня не интересуют, но надо же что-то делать. Я вообще-то человек не слишком впечатлительный, к тому же прошедший армейскую школу предельного натурализма, но к женщинам, даже таким, как Валентина Филипповна, вероятно, из-за пробелов в воспитании отношусь романтически.
Моя бывшая жена вообще не ходила в туалет. Чтоб мне подавиться! Или по крайней мере делала это так, что я не замечал.
Зато Валентина Филипповна — довольно прямая особа, презирающая многие условности. Она сама про себя так говорит, что презирает, мол, глупо человеку прятать в себе человеческое. Звучит довольно убедительно. Честно говоря, мне нравится такая философия, наверное, потому, что сам-то я, наоборот, всю жизнь зажимался. Как будто боялся расправиться.
Сам подход может нравиться или не нравиться, но некоторым привычкам Валентины Филипповны я пытался робко противодействовать. Например, изменил было обычное время завтрака. Ничего толкового из этой затеи не вышло. Валентина Филипповна будто специально сверяется с моим режимом. Что, если звон посуды на кухне будит в ней определенные рефлексы? Возможное дело. В младенчестве испытывала затруднения с опорожнением, и, чтобы ее отвлечь, в эти минуты находчивая мать серебристо позвякивала ложечкой в чашечке…
Между тем статья в «Вечерке» лопалась довольно любопытная. Оказывается, в Новосибирске изобрели самые точные в мире часы. Они берут время с точностью до четырнадцатого знака после секунды. Судя по газетному снимку, часы представляют из себя лазерную систему с множеством зеркал и кучей датчиков, занимающих большой стеллаж вдоль стены. Не то мне показалось любопытным, что изобрели такой механизм, просто я задумался: стоит ли забираться так глубоко во время, и куда приведет этот путь? Положим, все более микроскопические отрезки миллиметра когда-нибудь позволят открыть новые вселенные. Тогда какой-нибудь двадцать пятый или сто двадцать пятый знак после секунды может изменить свойства времени. Или время исчезнет вообще. Вдруг окажется, что оно не так уж неисчерпаемо? И окажется, что ген бессмертия прячется не в человеческом организме, а в организме времени…
Умывшись и причесавшись, но все в той же ночной рубашке, Валентина Филипповна подсела к столу и, разрезав солидный остаток рулета на два больших куска, поглотила сначала один и принялась за другой.
— Чаю налить? — спросил я. — Только сначала подогреть надо…
— He-а, не хочу, — помотала набитым ртом Валентина Филипповна.
Рулет, как и бутылку вина, Валентина Филипповна принесла вчера вечером с обычным своим покровительственным видом. Вино мы выпили, а рулет остался на утро.