Карусель (Рассказы)

Крупник Илья

– Ну, ты, - говорю я, трогая его ногой.

Он поднимает голову и пальцами с трудом прибирает волосы. Вот так-так! Это девка. Глаза непонятные, они, что ли, синие, но как стекло. Смотрит неотрывно, а вроде вообще меня не видит! Пьяная? Или "под газом"?..

– Клю-чи, - выговаривает, еле двигая распухшими губами, и облизывает их.
– Вой-ти не могу. По-теряла.

– "Потеряла"! Вставай. "Ключи". Ну, вставай, вставай.

Бросаю газеты, поднимаю ее, просовывая ладони ей под мышки. Ух ты, какая грудь упругая.

Встает,

пошатываясь, глаза закрыла. Я ее поддерживаю за локти уже.

Высокая, почти моего роста. А красивая. Ресницы... И нажралась. С самого утра.

Скажу честно, я-то вообще не слишком пьющий. Вот разве что пиво. Иначе как растянул бы баксы свои безбедно? Ну на торжествах - понятно, на поминках - это охотно, люблю. А так... И тут вспомнил: да видел недавно, даже поразился - милиционер выталкивал эту, учреждение там какое-то недалеко отсюда, днем было, а она кричала, а приличная вроде, ненамазанная, вся в "фирме".

Придерживаю ее одной рукой, лезу за ключами в карман, тычу ей:

– Держи, на, открывай.

Бесполезно. Как спит стоя.

Левой рукой обнимаю, ой, какое тело теплое, под курткой голая, значит; принимаюсь отпирать дверь. Потом, все так же обнимая, - заграничным мылом пахнет - вволакиваю ее в квартиру, в коридорчик.

Однокомнатная. Там, прямо, кухня, слева комната большая, все раскидано и разбросано. Тахта широкая, заграничная. Подволок туда и уложил ее.

Лежит на спине, раскинувшись. Не могу, нагнулся. Великолепная! Джинсы модные, самые дорогие вроде, молодежные, с прорезями широкими, как оборваны над коленками, а там... Белоснежное, блондинка же. И руку всовываю в эту дырку, в ее брюки. Как бархат тело... Выше, выше. Ноги прямо из-под мышек, что ли. Нужно... Нужно "молнию" расстегнуть впереди! Она ж без трусиков, похоже.

Дергаю "молнию" вниз.

Рывком, как чертик, привскакивает и отбрасывает мою руку.

– Вы кто? Кто?
– Не понимает кто, держится за "молнию". Какие огромные глазищи...

– Вася я. Василек, - улыбаюсь ей, задыхаясь.
– Лежи, лежи так, лежи. Я сейчас. Сразу. Я Василек. Лежи. Я Василек.

– Ва-си-лек?..
– Она отталкивает меня и садится, опустив ноги на пол. Смотрит.

– А... Василий Васильевич, вас я знаю. Здрасьте. Вы с пятого этажа.

– Я... Здрасьте.

– Не помните меня? Я же Таня.

– Та-ня?..

– Прошлый год, помните, Ксения Антоновна, жена ваша, помните, помогала нам? Мама моя болела, помните? Умерла мама. Помните?..

– Мама. Да...
– Я нащупываю сбоку стул и, так же согнувшись, стараясь, понятно, чтобы не выпрямиться, сажусь на стул. Ну и ну.
– Татьяна, значит. Ладно... А где целый год была?

– В Голландии, Василь Васильич.

– В Гол-ландии? И чего тебя туда понесло, Татьяна?

– Меня...
– Молчит. Отводит глаза.

Стоп. Да я ж ее знаю! Была такая еще закривленная, тощая и вредная малявка. Это сколько ж тому назад?.. И тоже молчала, насупясь. Я еще, обозлившись, разъяснял ей, будто я папаша, что, когда в лифт входишь, -

вас что, в школе не учат?
– старших надо пропускать. И вообще. Да-а. У женщин это бывает. Но как они появились, уйма, красавицы длинноногие пацанки!.. Или у них мини до... Конкурсы сплошь, "Мисс Россия". Раньше куда ни посмотришь, все кургузые вроде, и ножки как у рояля. Менталитет. А может, с солидностью эти тоже понизятся? Вон Ксения моя хорошего была роста. Да что говорить...

– Ты чего, чего? Ты плачешь?! Таня, Танюша, ну извини меня. Я... Я ничего плохого... Ну чего ты плачешь, Таня? Извини. Фу-ты... Не плачь, слушай!..

Плачет. Пригнулась совсем, плечи дрожат, лицо в ладонях.

– Танечка, да успокойся, - говорю, - Танечка, не надо, слушай, успокойся...

Встал. Что делать?.. Глажу так осторожно по голове, точно младенца. Что делать...

А она руки протянула, и сел я рядом, близко, ткнулась мне в грудь и плачет. И тенниска, чувствую, на груди у меня намокает. В общем, идиот.

– Ксенюшка, - говорю я, когда пришла моя с работы домой. Мы уже отужинали, сидим за столом, она в халате, и я предлагаю - что надо бы сироту удочерить. Как-то... Чтоб, в общем, ну по-человечески, не по-голландски.

Это ж как оно, по-голландски?! Заключили контракт, фирма, пригласили пожить в семье сироту. От нас, отсюда. Хозяйка бесплодная, и хозяин, по их согласию, живет с контрактницей. А ей двадцать с половиной тысяч долларов! Беременна, угождают хозяйка с хозяином, ухаживают. Ребенка родила, записали голландцем счастливые хозяева, и контракт закончен, сироту отправляют домой. Это как?!

– Перевяжешь палец?
– вместо ответа просит Ксения, и я совершаю наш вечерний обряд: делаю компресс на палец. Я считаю, что она просто руку перетрудила, а не артроз это.

Потом она достает Библию, приобрела ее недавно, листает, наклонившись, поправляет очки, ворот халата сзади у нее приподнимается, лицо сморщилось, челка редкая на лоб, и мне моя Ксеня с челкой вдруг напоминает черепаху.

– "А Сара, жена Аврама, - начинает Ксеня вслух читать, - не рожала ему. И была у нее рабыня, египтянка, - читает Ксеня, - имя ее Агарь. И сказала Сара Авраму: "Вот не дает мне Господь рожать. Войди же к моей рабыне - может, родится от нее". И услышал Аврам речь Сары... И он вошел к Агарь, и она понесла".

– Да остановись ты!
– перебиваю ее.
– Понимаю, не хочешь. Ох ты ханжа.

Совсем уже поздно вечером я все сидел в кресле, бросив на пол газету, в своей комнате, спим мы отдельно, две наши комнаты смежные. Думал. Ксения наконец перестала скрипеть пружинами у себя, ворочаться.

Но за окном неспокойно. То голоса пьяные, то собаки хрипло залают наперебой, как в деревне, а то сверлящие вдруг звуки во всю мощь. Будто он взорвался, охранный этот сигнал, или как он там называется, чтоб машину не увели, у меня-то нет машины. Нет. А внизу у домов уже сплошь машины... Машины и машины. И этот проклятый звук никак не затихает, бесконечно. Вопит. И - прерывается.