Карусель
Шрифт:
Герберту, который, как ни удивительно, оживился, испытав обострение всех чувств в этой последней попытке насладиться прекрасным, эта песня напоминала о крае, который он никогда не видел, — об Элладе, с ее оливковыми садами и бурлящими ручьями, с ее серыми скалами, розовевшими в лучах заходящего солнца, с ее священными рощами, с ее жизнерадостными ликами и мелодичной речью. У него в голове проплывали образы Филомелы [50] , вечно поющей о своем горе, и Пана — счастливого пастуха, и фавнов, и летящих нимф, — все прекрасные создания, о которых он читал и мечтал, явились перед ним в одном последнем видении. В это
50
Дочь афинского царя Пандиона, которую муж ее собственной сестры обесчестил и лишил языка.
Но для Фрэнка соловей пел о другом: о рождении, которое вечно идет по пятам за смертью, о жизни, вечно новой и желанной, о чуде многолюдной земли и бесконечной круговерти событий. Люди приходили и уходили, а Земля все так же вращалась. Отдельный человек был ничем, но весь род людской продолжал свое слепое путешествие к еще большему небытию. Деревья сбрасывали листья, а цветы никли и увядали, но весной набухали новые почки. Надежды умирали, прежде чем желаемое было достигнуто. Любовь погибала, любовь, которая казалась бессмертной. Одно явление неизменно следован о за другим, а мир всегда оставался свеж и чудесен. И он тоже был благодарен за свою жизнь. А потом вдруг в самой середине песни, когда соловей, казалось, собрал все силы для кульминации бесконечной мелодии, он оборвал ее, и весь сад словно содрогнулся, как будто деревья, и цветы, и замолчавшие дневные птицы обезумели, потому что их внезапно вернули к жизни. Еще мгновение ночь трепетала от воспоминания об этих божественных звуках, а потом вернулась тишина, еще более глубокая. Герберт тихо всхлипнул, и Белла быстро подошла к нему, она наклонилась, чтобы услышать.
— Я так рад, — прошептал он. — Я так рад.
И снова зазвонили колокола, и все присутствующие принялись отсчитывать решительные удары часов. Затем они снова сидели в тишине. А потом темнота стала постепенно рассеиваться, и хотя света еще не было, все чувствовали, что скоро взойдет солнце. В комнату прокралась прохлада уходящей ночи. Тихий звук донесся из кровати, декан подошел и прислушался. Конец был совсем близок. Он опустился на колени и тихим голосом принялся читать молитвы за умирающих:
— «О всемогущий Господь, с которым пребывают души великих, достигших совершенства, после того как их освободили от земного заточения: мы смиренно вверяем душу раба Твоего, нашего дорогого брата, в Твои руки, с величайшей кротостью просим Тебя принять его в царствие Твое. Омой его, молим Тебя, в крови непорочного агнца, умерщвленного, чтобы взять на себя грехи мира, дабы любые небогоугодные поступки, которые он мог совершить в этом бренном мире, повинуясь зову плоти или козням сатаны, нашли очищение и искупление, и он предстал перед Тобой чистым и целомудренным».
Мисс Ли встала и прикоснулась к руке Фрэнка.
— Пойдемте, — прошептала она. — Мы с вами больше ничем не можем помочь. Давайте оставим их.
Он молча встал и последовал за ней. Они осторожно выскользнули из комнаты.
— Я хочу погулять в саду, — произнесла она с дрожью в голосе. На свежем воздухе самообладание, которое она сохраняла до сих пор неимоверными усилиями воли, вдруг изменило ей, и сильная невозмутимая женщина залилась слезами. Рухнув на скамейку, мисс Ли закрыла лицо руками и безудержно зарыдала. — О, это так ужасно! — стенала она. — Это так невероятно глупо, что люди должны умирать.
Фрэнк мрачно посмотрел на нее и с задумчивым видом набил
— Боюсь, вы очень расстроены. Лучше бы разрешили мне выписать вам с утра один маленький рецептик.
— Не ведите себя как полный идиот! — простонала она. — Думаете, мне нужно ваше дурацкое снотворное?
Он не ответил, но решительно закурил трубку, и, хотя мисс Ли об этом не догадывалась, его слова оказали успокаивающий эффект, на который он и рассчитывал. Смахнув слезы, она взяла его под руку. Они неторопливо прогуливались. Но мисс Ли, не привыкшая давать выход чувствам, все еще дрожала.
— Просто в такие моменты понимаешь, что и вы, и я совершенно бессильны. Когда сердца людей рвутся на части и они жаждут услышать хоть какое-то утешение, когда им тошно от страха перед неизвестностью, мы можем лишь пожать плечами и сказать им, что ничего не знаем. Слишком ужасно думать, что мы никогда больше не увидим тех, кого так глубоко любили. Слишком ужасно думать, что ничто не ждет нас впереди. Я пытаюсь выкинуть смерть из мыслей, я желаю никогда о ней не думать, но она ненавистна, ненавистна. С каждым годом, становясь старше, я все более страстно привязываюсь к жизни. В конце концов, даже если надежды людей незрелы и ошибочны, разве не лучше сохранить их? И уж конечно, идолопоклонничество не самая большая цена, которую приходится платить за чудодейственную поддержку в последние часы жизни, когда все остальное меркнет. И как только у некоторых хватает духа лишать людей простодушных столь великого утешения? Разве вам не кажется, что большинство из нас продали бы душу ради такой веры? Конечно, мы нуждаемся в ней, а иногда так остро, что с трудом можем молиться Богу, которого, как мы знаем, не существует. Очень тяжело стоять в одиночестве и смотреть вперед без всякой надежды.
Они спокойно брели дальше, и вот весело запели птицы. Природа пробуждалась от сна медленно и лениво. Ночь прошла, но день еще не наступил. Деревья и цветы стояли в призрачной дымке, и воздух в первые мгновения рассвета был свеж и прозрачен. Все окутал неведомый аметистовый цвет, словно придававший предметам новые очертания и новые оттенки. В утре чувствовалась какое-то любопытное смущение, и листья шелестели, как живые существа. Небо было безоблачным и серым. А потом вдруг луч желтого света пронзил его, и взошло солнце.
— Знаете, — произнес Фрэнк, — мне кажется, подобно тому, что существует инстинкт выживания, должен быть и инстинкт смерти. Некоторые люди почтенного возраста жаждут освобождения, так же как большинство жаждет дальнейшего существования. Вероятно, в будущем это явление распространится. И так же, как некоторые насекомые, проработав всю жизнь, умирают без сожалений, ввиду истощения всякого желания жить, люди, вероятно, тоже разовьют в себе подобное отношение к смерти. И тогда она перестанет нести ужас, ибо мы будем подходить к ней с такой же радостью, с какой ложимся спать после тяжелого дня.
— А сейчас? — спросила мисс Ли с вымученной улыбкой.
— А сейчас мы должны набраться смелости. В моменты здравомыслия мы разрабатываем некий план жизни, и мы должны придерживаться его, когда наступают нелегкие времена. Я попытаюсь прожить жизнь так, чтобы в конце мог оглядываться назад без сожаления и смотреть вперед без страха.
Но теперь солнце осветило весь сад, утро засияло красотой, которая красноречивее любых слов давала понять, что жизнью нужно наслаждаться и что мир полон радости. Все так же птицы пели веселые песни: певчий дрозд, и черный дрозд, и зяблик, и щебечущий воробей. Величественные старые деревья, которым было около ста лет, стояли не шелохнувшись, а столь любимые деканом розы источали нежнейший аромат.