Касатик

У человека, который время от времени становился мной, неприятно затекли ноги. И кресло мне нравилось, хоть и было довольно тесное и уже пахло, моим возрастом, видимо. Этот вечер было решено продолжать в обычной манере – круглосуточный компактный магазин в подвале у подъезда сразу предложил варианты развлечений: ряды разноцветных бутылок и бутылочек приглашали разделить с ними досуг. Читать их названия было скучно, я использовал воображение, выбирая выпивку исходя из формы бутылки, цвета жидкости в ней и общего впечатления от надписи, привлекая тем самым к выбору туманные ассоциации, случайно залетевшие ко мне в жизнь. Я не вспоминал потом о сделанном выборе с желанием повторить ощущения. Итак, телевизор работал без звука, я, втиснутый

в суровое кресло, релаксировал на свой манер.

Привычка смотреть ящик без звука пришла сама собой, когда я понял, что информация, принимаемая оттуда на слух, не та, без которой нельзя обойтись. Мелькающие картинки как-то оправдывали одинокое сидение в одной позе, типа, ощути себя частью видимых процессов. Так вот, затекли ноги, я выпрямился, похрустел хрустящими частями тела, подошёл к окну. Вечер был без ветра и дождя, вполне годился под пройтись слегка. Прогулки проходили по одинаковому маршруту – от афиши к афише. Изучая их, я когда-то отметил, что с каких-то пор мир перестал сам себя воспевать в искусстве, во всех театрах крутили «классику», актёры десятилетиями играли Чичиковых, их фанаты, по-видимому, могли припомнить, как с возрастом ломался у актёра голос и начинали расти усы. И вот, протекая от столба к столбу, я ощущал движение по обратной спирали времени, с удаляющимся настоящим, под руку с отработано сыгранным прошлым.

Мой глаз остановился в миллиметре от носа чучела Буратино (или Пиноккио) у театра Юного Зрителя, нос был облупленный, но без следов крови. Для юного зрителя уровень острого носа был безопасен, но «скульптор» не учёл долговязых датых мечтателей, почём зря лазающих по темнеющему городу.

Я остановился, то есть, меня пригласил остановиться носатый персонаж. И первая мысль-вопрос, которая меня посетила в этой связи – во времена Пиноккио в театре показывали прошлое или будущее, то есть, настоящее? И Пиноккио не выдуманный персонаж, а реальный механизм, который автор хотел очеловечить. И у него получилось. И у автора, и у куклы все получилось! Я, как человек, давно и успешно практикующий экскурсии в пограничные состояния, осознал, что автор книги о деревянной кукле был вполне в своём уме, может, немного принявший на грудь для бодрости духа, но не с целью погружения в мелькающий сквозь дурман изменённого сознания фантастический мир.

И Коллоди, и Кэролл не творили в параллельной реальности. Это было бы скучно, для таких как они было бы неприятно быть затасканными любителями аллегорий и скрытых смыслов, умереть ещё и с клеймом сатирика, доставшись потомкам юмористами и хохотунами.

Нет. Пиноккио был настоящим. И я захотел узнать о нем все. Спасибо автору местного Буратино, за то, что он совершенно закатал в асфальт малейшие намёки на смысл истории-прообраза. Но, ему и спасибо, он этим привлёк мое внимание!

"Чичиков – красава", – услышал я от проходящей мимо пары. «Ну да, ну да», мысленно поддержал я их диалог, получилось, как я люблю: ноль информации, только обмен чистыми энергиями. И, кстати, опять о Гоголе что-то, я и не ждал, само напросилось. Меня потянуло опять в своё кресло, я вяло потрусил в направлении своего убогого жилища, с намерением то ли выспаться, то ли забыться. Пока я шёл, я жалел Гоголя, ведь, вдруг он ещё при жизни узнал, что его «Мёртвые души» – находка для толкователей и интерпретаторов, никто уже просто не может прочесть текст не ища подтекста. Слишком уж отравили басни самое драгоценное – способность прямо поболтать, с собой ли, ещё с кем-нибудь… Слышал, что и у царей-королей были сатирики-умористы на службе, нельзя без них было обходиться? Пишут, что шуты говорили правду и им за это ничего не было, ну, вот вам и призвание – это как спинку почесать, не лечебная процедура, а приятно. И времени на это своего не жалко. Юмор хорошо понимаю, когда солнышку улыбаюсь, фразы складываются тогда такие, освещённые, игривые, юмор в них тоже найдётся, не в виде анекдота с либретто, а так, вслух похихикать, не удержавши восторга внутри. Если театр сатиры и есть самая суть веселья в общем представлении, то, извините, помощь так скоро не подоспеет. Не может быть чистой радости в подтекстах, это ширма, за которой прячутся глубоко униженные люди, которые прячут за гримасой улыбки свои мрачные страхи, делятся этими страхами с другими, мрачно их ранят, отучают от чистой мимики и мыслей. Что же там с шутами? О, появление шута означает появление двух противоположных сторон поединка: именно, шута и, скажем, тирана. Федор Двинятин против команды телезрителей! Просто дубиной по башке непокорному на правах доминанта не комильфо, надо, чтобы эпично добро со злом сражалось, массы же вокруг не могут быть тоже доминантами, а пища, а прочие радости тела? Хорошая тема соревнования, это ведь и война и просто кто дальше плюнет, все вокруг заняты страстями болельщиков, шарфы навязали с логотипами клубов, билеты выгодно купили, все при деле. Вот лев в Африке, мрачно брутальное животное, все признаки прямолинейного самодура. Вымахает такой, если, там, чумка или такой же тип постарше не завалит во младенчестве. Лежит и принюхивается (в основном, лежит, в теньке). О, пронеслось чем-то съедобным по ноздрям, поедем-поедим. Порычим, если надо, всей богатой пастью помаячим, о, как меня природушка не обидела совсем зубищами! Поел-поспал, по дороге подростка задрал, хотел второго, но львица помешала. Ага, львицу возьмём как представителя команды-соперника, тоже, что ли, по матушке-природе, как у нас, смертных? Нее, львёнок освобождает львицу от молока, даёт смену ощущений, видимо, приятную. Мама-львица не даст так просто забрать источник наслаждения, красиво пойманный буйвол насытит, но с материнским молоком не поможет, мухи отдельно. Лев тревожим запахом пищи и запахом самки, вот и все тревоги, все вытекающие из этого конфликты вполне впору одному царю зверей, болельщики,

там, добро-зло, так, мимо кассы. Какая сатира, какой такой острый юморок к этому всему?

Тёмная жидкость в бутылке матово блистала в свете экрана телевизора. «Истинная цветотерапия», – подумал я. Немного полечил себя и растворился среди пыли и уличных бликов на стенах.

Я собрался дознаться до всего сам и поехал в Италию, в город, где могла быть создана история зе риэл деревянной куклы, Пиноккио… Ха, прям, поехал-добрался, изыскал. Очередной вечерок, кресло и чегой-то в очередной бутыляке, развалины домов на этикетке, как обещание испытанных древностью удовольствий от возлияний. Внимание: погружение.

Начнём с говорящего полена. О, прекрасный образ начала начал! Нет, начнём просто с полена. Надо срочно загуглить, что там интерпретаторы наваяли на сейчас. Свеженький Пиноккио, киношка, Джеппетто-душка, эмоционально, так, опять тянут интерпретировать, мозги кувыркать, вот, люди, все даны таланты, фантазия, техника, но, куда без морализаторства, гротеска? А если плавненько, без борьбы? Мальчик, ладно, деревянный, делает очевидные выборы, жизнь, также очевидно, его направляет туда-сюда по дорогам последствий. Хорошие, плохие, результат, мораль, нате. Н-да, от стартового образа полена только отдалился. Брошу гуглить, ясно с ними все.

Поджал в кресле ноги, ноги уж не те, не поджимаются толком, где-то в колене заскрипело, сходил, заварил бичик, тело порозовело. Поработал работу.

Ну, полено, которое стало говорить обнаружил выпивающий человек. Не факт, что это основа последующего повествования, но, интересно, что привлекательность сюжета от этого не пострадала. То есть, то, что бревно само стало говорящим равновозможно с тем, что заговорило оно лишь в хмельной голове. Но, как уже говорилось, мне интересно само повествование, без лишних спекуляций читателя. Или зрителя. Вот, как есть, так и есть. Когда человек распаляется в своей тяге к толкованиям, он пропускает интересные выводы автоматически. Каспаров, например, проиграл компьютеру в шахматы. Прекрасная победа отрасли, которая нацелена производить помощников людям. Помощь так себе, конечно, но это о другом разговор… Хотя, нет, вполне по теме. Помощником была и лошадка, и трактор и прочие приблуды, которые облегчали труд. Казалось бы, труд так облегчён, что и делать ничего физически не надо, чтобы окружить себя сытостью и изобилием. Закрома полны, невод тянут никакие не усталые руки, а неутомимые механизмы. А что, значит и голодных теперь нет, а еда бесплатна? Сиди, почитывай Лафонтена, блендер тебе сам что-то любимое накрутил и сам принёс. Ладно, хорошо бы, чтобы проигрыш компьютеру поставил бы точку в развитии этой отрасли, то есть, могила уже достаточно глубока, можно не продолжать. Так нет, займёмся теперь самообучающимися системами, копаем могилу глубже, как без этих систем прожить?

Карло Коллоди этот момент, этот водораздел, уже буквально описал в своём Пиноккио. Самообучение принесло полену сложности.

Надо бы обратить внимание на самих тружеников в этой области, удивительно развитых людей, которые вызывают уважение к себе уже тем, что так споро ориентируются в этих сложных материях – программировании и компьютерах. Вот ведь умы! Их знания и труд хорошо вознаграждают, им можно красиво порассуждать о своём будущем, наполненным справедливо заслуженными благами. Интересно, что зарабатывают они на намерении и только, когда ты готов поговорить о той самой-самой цели, к которой ведёт совершенствование продукта их труда и усилий, они начинают излучать чистую пургу, как все мы вокруг, простые и неинтересные. Все любят счастливый конец и торжество отвоёванной благородной цели, что же до описания этой цели, то это только к литературе – литераторы несут как флаг эту иллюзию, что цель достижима, чем масштабнее фантазёр, тем круче обречённая на покорение и достигнутая цель. Да, такая точка в конце, надпись «конец», медленно закрываем со вздохом приятную книгу. С улыбкой покурить потом или в туалет, скажем.

Все, вылезаю из кресла, надел халат, снял халат. Надел куртку, вышел за дверь, глянул на ноги в носках, вернулся, обулся, вышел на улицу подышать воздухом. Как-то шумно во дворе, ожидал, что с моим появлением затихнут машины и запоют птицы. Ожидание не оправдались. Кто-то еще и пилил что-то поблизости, с таким визгом, что я подумал о последних мучениях цивилизации, похожей на пойманного поросёнка.

Винная полка магазина предо мной, здрассьте, нет, не выбрал еще… Я глохну, когда люди рядом слишком громко думают о себе. Не могу разбирать слов. Поэтому часто в беседах имею такой отстранённый вид, что собеседник после нескольких фраз теряет интерес к диалогу и, пожав плечами, самоустраняется. Это не в результате моей особенной позиции, просто не могу соответствовать окружению физически. На этикетке был изображён вздыбленный конь, явно намекая, что и содержимое бутылки способно поднять на дыбы вас, как красивое и свободное животное. Но конь выглядел бледно и плоско. Но эпитет «бледный» остановил мой выбор, явно направив мозги в сторону мистических зловещих всадников. Нет, богохульного возбуждения не возникло, тем более, что сам всадник на этикетке отсутствовал и буквального призыва поддержать скачки я не почувствовал. Бутылку мне вручили, я удалился в своё привычное измерение.

На кухне висел декабрьский календарь за какой-то год, точнее, листок календаря, сопровождающая картинка была криво оторвана, судя по меху на различимом фрагменте, это был милый зверёк. Но явно не рыжебородый солист Зи-Зи Топ, я бы запомнил такое чудо на моей кухне, хотя, зная себя, не факт, что запомнил бы. Сегодня был явно какой-то день из длинной и по-декабрьски полной цепочки цифр моего календаря. Дни недели допускали несоответствия, но привязка дат к дням недели никогда в мои планы не входила. Так что, календарь был вечно свежим, хоть и в общепринятых рамках, не новым.