Кащей - Германарих?

Болдак Виктор Казимирович

Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом обличье живут они в звериной дикости.

Когда геты увидели этот воинствующий род – преследователя множества племен, они испугались и стали рассуждать со своим королем, как бы уйти от такого врага. Германарих, король готов, хотя, как мы сообщили выше, и был победителем многих племен, призадумался, однако, с приходом гуннов.

Вероломному же племени росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышеназванного племени [росомонов], по имени Сунильду, за изменнический уход [от короля], ее мужа, король [Германарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав ее к диким коням и пустив их вскачь. Братья же ее, Сар и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного. Узнав о несчастном его недуге, Баламбер, король гуннов, двинулся войной на ту часть [готов, которую составляли] остроготы; от них везеготы, следуя какому-то своему намерению, уже отделились. Между тем Германарих,

престарелый и одряхлевший, страдал от раны и, не перенеся гуннских набегов, скончался на сто десятом году жизни. Смерть его дала гуннам возможность осилить тех готов, которые, как мы говорили, сидели на восточной стороне и назывались остроготами.

Везеготы же, т.е. другие их сотоварищи, обитавшие в западной области, напуганные страхом своих родичей, колебались, на что им решиться в отношении племени гуннов; они долго размышляли и наконец, по общему согласию, направили послов в Романию к императору Валенту, брату императора Валентиниана старшего, с тем чтобы подчиниться его законам и жить под его владычеством…» [Иордан 1997: 83-86].

«Про них [остроготов – В.Б.] известно, что по смерти короля их Германариха они, отделенные от везеготов и подчиненные власти гуннов, остались в той же стране, причем Амал Винитарий удержал все знаки своего господствования. Подражая доблести деда своего Вультульфа, он, хотя и был ниже Германариха по счастью и удачам, с горечью переносил подчинение гуннам. Понемногу освобождаясь из-под их власти и пробуя проявить свою силу, он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных. Но с такой свободой повелевал он едва в течение одного года: [этого положения] не потерпел Баламбер, король гуннов; он призвал к себе Гезимунда, сына великого Гуннимунда, который, помня о своей клятве и верности, подчинялся гуннам со значительной частью готов, и, возобновив с ним союз, повел войско на Винитария. Долго они бились; в первом и во втором сражениях победил Винитарий. Едва ли кто в силах припомнить побоище, подобное тому, которое устроил Винитарий в войске гуннов! Но в третьем сражении, когда оба [противника] приблизились один к другому, Баламбер, подкравшись к реке Эрак, пустил стрелу и, ранив Винитария в голову, убил его; затем он взял себе в жены племянницу его Вадамерку и с тех пор властвовал в мире над всем покоренным племенем готов, но однако так, что готским племенем всегда управлял его собственный царек, хотя и [соответственно] решению гуннов» [там же, с. 107-108].

О времени и месте

Прежде чем начинать рассматривать конкретные фольклорные сюжеты, следует попытаться «привязать» эти сюжеты к определенному месту и времени. Академик Б.А.Рыбаков отмечает необычность того факта, что Кащей фигурирует и в волшебных сказках, и в былине: «исключением является...», [2001: 309], замечая, что у этих жанров разные герои, но дальше эту мысль не продолжает. Нельзя ли с помощью этого факта определить время формирование сюжета? Б.А.Рыбаков относит формирование сюжетов волшебных сказок к различным периодам. Самые поздние из сказок «О Бабе Яге» и «О девичьем царстве» он относит к сарматскому периоду III в. до н.э.
– III в.н.э. Первую – на начало этого периода (зарубинская культура - отступление славян в леса), вторую - на обратный процесс (II-Ш века, Черняховская культура) [2002: 569-576]. Итак, к III веку н.э. восходит самый поздний из датированных сюжетов волшебных сказок.

Былины гораздо более позднего происхождения, но наиболее древние из них, вероятно, восходят к догосударственному периоду. В.Я.Пропп [2001: 145-152] полагает, что былины, в частности, о Святогоре и Иване Годиновиче сформировались до образования древнерусского государства. Он же [1999: 70] пишет, что былина о Волхе сложилась, как целое задолго до образования древнерусского государства, то есть и Волх не моложе VIII века. З.И.Власова [2001: 175] отмечает: «Наиболее древней по своим истокам, позднее перенесенной в эпическое время Владимира, считается былина про Ивана Годиновича». И далее: «Это один из немногих эпических текстов, сохраненных в первозданной простоте и цельности» [там же: 177]. Б.А.Рыбаков резко возражает в своем труде [1963] против попыток датировать формирование былинных сюжетов долетописным периодом [там же: 43-44]; он полагает, что почти все они восходят к концу X века и даже позже за исключением только «двух-трех сюжетов», относящихся к IX - первой половине X вв., но в этой же своей работе [там же: 17-18] исследователь пишет: «Целый ряд сходных элементов с рассказом Иордана обнаруживает русская былина о Даниле Ловчанине». Это как раз тот «рассказ Иордана» о событиях IV века, о котором много будет сказано ниже. И далее: «Былина о Даниле Ловчанине и двух богатырях-братьях не является рассказом о нападении на Германариха двух братьев-росомонов; она не сохранила ни одного из имен, приводимых Иорданом или Саксоном Грамматиком, но вполне возможно, что она является позднейшей переработкой каких-то славянских эпических сказаний, сложившихся параллельно германским». Надо заметить, что, если рассматривать сюжет с позиции поиска его исторического прототипа, то не имеет значения, когда появилась та или иная художественная форма его передачи; подобное признание автора сильно подмывает его решительное заявление в той же книге двадцатью пятью страницами позднее.

Таким образом, сказки о Кащее сформировались после первых веков нашей эры, а былина об Иване Годиновиче - раньше всех былин и намного раньше VIII в. н.э. Поэтому вполне допустимо предположить, что именно в рассматриваемый период IV в. произошли события, позднее послужившие прототипом как самых поздних волшебных сказок, так и самой ранней былины.

Можно заметить, что, хотя специалисты по мифологии привыкли считать Кащея очень древним персонажем («Аид» и т.д.), но оснований к этому фактически нет. Самые древние мифологические персонажи, восходящие ко временам индоевропейской общности, должны быть известны также и в фольклоре других индоевропейских народов, а персонажи и сюжеты, сформировавшиеся во времена славянского единства, должны прослеживаться и у западных, а также южных славян. Но если ни имя Кащея,

ни основные его «подвиги» неизвестны не только балтам и кельтам, но даже чехам и сербам [Новиков 1974: 217], то как можно говорить о его древности?

Надо уточнить, что Дж.Фрэзер [2006: 697-709], описывая, как в фольклоре разных народов отражается представление о душе, находящейся вне тела и приводя 41 пример таких фольклорных сюжетов (из них, действительно, следует, что люди допускали существование души вне тела повсеместно – от Тропической Африки до Америки), в числе их приводит 12 примеров сюжетов, аналогичных одному из деяний Кащея («бездушный» злодей держит в неволе женщину). Вероятно, это и послужило основанием В.Я.Проппу ([2000: 249], см. ниже) говорить о смерти Кащея в яйце как о распространенном сюжете «внешней души» – «bush soul». Однако, рассмотрение приведенных Дж.Фрэзером примеров позволяет сделать другой вывод. В отличие от общего числа из упоминаемых 41 сюжета, 12 сюжетов с героем, похожим на Кащея, не встречаются по всему миру, а располагаются географически довольно компактно. Это 2 индийских, 2 арабских, 1 русский (Кащей), 1 немецкий, 2 скандинавских, 4 кельтских (из них 1 ирландский, 1 шотландский, 1 бретонский). Все это – индоевропейские народы, исключением являются только две арабские сказки из «Тысячи и одной ночи», но и то об одной из них Дж.Фрэзер говорит, что она романского происхождения, а вторая также могла быть позаимствована арабами, как и многие из них, у какого-либо из индоевропейских народов. Но из этого никак не следует вывод о древнем индоевропейском происхождении сюжета. Довольно много известно о древних греческих, италийских, хетских преданиях, но там ничего похожего не обнаруживается. Сюжет о злодее, хранящем свою душу (смерть) в безопасном месте и держащем в плену похищенную красавицу (в одном варианте это его дочь) локализуется в современном фольклоре Европы, а три варианта (один арабский неизвестного происхождения и два индийских) представляют исключения. Более того, в обоих индийских вариантах, пересказанных Дж.Фрэзером, есть такая деталь: убийца злодея, получив, наконец, в руки животное, в котором находится смерть врага, сначала отрывает этому животному руки и ноги (и также эти конечности отваливаются у злодея), а потом отрывает животному голову - с ожидаемым результатом. В европейском фольклоре о некоем «колдуне», держащем красавицу взаперти, этих мотивов нет, но зато (см. ниже) и в «Старшей», и в «Младшей Эдде» именно так пытаются убить Ёрмунрекка – рубят ему руки и ноги. В силу всех этих факторов (отсутствия этого сюжета в древних фольклорных источниках, сосредоточения его, в основном, в Европе, массового проникновения европейских по происхождению сюжетов в арабские сказки, сходства обоих индийских вариантов со скандинавским преданием, четко связывающим злодея, у которого отрубают конечности, с именем, похожим на имя Германариха) можно сделать вывод о том, что все эти 9 европейских сюжетов появились уже после коллизий IV века, связанных с жизнью и смертью исторического Германариха, и прототипом для них послужили именно эти коллизии. Арабы заимствовали этот сюжет в Европе, а индийцы – от арабов. Таким образом, оснований сомневаться в происхождении фольклора о Кащее от конкретного исторического прототипа эта глава из сочинения Дж.Фрэзера не дает.

Ёрмунрекк, Хильдебранд, Эрманерих и Эорменрик

Начать рассмотрение фольклорных источников целесообразнее все-таки с западноевропейских сюжетов в связи с тем, что там лучше сохранилось имя антигероя. Это – германский эпос, о котором дают представление исландская «Старшая Эдда» [Западноевропейский эпос 1977: 152-239] и верхнегерманская «Песнь о нибелунгах» [там же: 240-495].

В «Старшей Эдде»: «Речи Хамдира. В этой песни, имеющей весьма существенные пропуски, рассказывается о гибели Ёрмунрекка (Эрманариха), короля готской державы на берегу Черного моря в конце IV века...» [там же, прим. Рыковой: 740]. Действительно, финал «Старшей Эдды» прямо соотносится с интересующими нас событиями [там же: 234-239]. Сванхильд, дочь эпических героев Сигурда (к тому времени уже погибшего) и Гудрун, выдана замуж за Ёрмунрекка Могучего. Последний, за связь со своим сыном Рандвером (по совету зловредного «советника Бикки»), приказал растоптать ее конями, а Рандвера повесить. Ее мать Гудрун подстрекает своих сыновей Хамдира и Сёрли отомстить за сестру. Братья отправляются в путь «на гуннских конях» (по дороге убивают своего сводного брата Эрпа – сына Атли (Аттилы)). «Сказали тогда / Ёрмунрекку, / что стража увидела / воинов в шлемах: / “Обороняйтесь! / Приехали сильные, – / под копытами конскими / погибла сестра их!”... Шум поднялся, / падали чаши, / ступали герои / по крови готов./ Вымолвил Хамдир, / духом отважный: / “Ждал ты нас, Ёрмунрекк, / видеть желал нас, / братьев принять / в высоких палатах: / вот ноги твои / и руки твои, / Ёрмунрекк, брошены / в жаркий огонь!” / Рычаньем ответил / богами рожденный, / конунг в кольчуге, / как ярый медведь: / “Бросайте в них камни, / ни копья, ни лезвия / их не разят – / отпрысков Йонакра!” / [Сёрли сказал:] / “... Ты, Хамдир, смел, / да смышленным ты не был – / обездолены те, / в ком ума не хватает!” / [Хамдир сказал:] “Голова бы скатилась, / будь Эрп в живых, / смелый наш брат, / нами убитый, / воинственный муж...” ...Сёрли погиб / у торцовой стены, / у задней стены / был Хамдир сражен».

В «Младшей Эдде» [2005: 77-78] события изложены почти так же (только там братья ночью нападают на спящего Ёрмунрекка), но несколько яснее некоторые детали, непонятные в предыдущем источнике из-за пропусков. Так, подтверждается, что «конунгу» были нанесены тяжелые, но несмертельные раны. Неуязвимость братьев от обычного оружия (их забросали камнями) объясняется их крепкими доспехами. Здесь подчеркивается старость Ёрмунрекка; по этой причине Рандвер, везущий ему невесту, предпочитает забрать ее себе с согласия последней. Зловредный Бикки здесь назван «ярлом».

Сходство с эпизодом, переданным Иорданом [1997: 86] – разительное. Личные имена: Ёрмунрекк – Германарих, Хамдир – Аммий, Сёрли – Сар, Сванхильд (Лебедь) – Сунильда. Различия в произношении не более, чем у «Эдды» с южногерманским эпосом (Сигурд – Зигфрид, Хёгни – Хаген и т.д.). К XIII веку, когда был записан дошедший до нас текст «Эдды», на первоначальный сюжет явно наслоились дополнительные мотивы: родственные связи с основными героями и пр. Но деталь, что братьев убили не оружием, а забросали камнями, вполне возможно, историческая: казнь побиванием камнями явно могла иметь место.