Кащей и Ягда, или небесные яблоки

Вишневецкая Марина Артуровна

Погладила ее Ягда и жалобно всхлипнула:

— Фефила, пожалуйста, попроси кого-нибудь из богов… я не знаю, кто из них тебе ближе… чтобы хотя бы Кащей меня не оставил!

Но зверек в ответ только вздохнул. Неужели не хуже Мокоши грядущее видел?

3

Ночью темно везде, даже в кузнице. Потому что меха спят. Горн спит. И огонь в горне тоже спит. Лишь на рассвете кузнец Сила придет — станет в горне огонь будить.

Сидел на овечьей шкуре Кащей, фигурку из хлеба на ощупь лепил. На

ощупь она красивая, стройная вышла. И тогда дал ей имя Кащей.

— Ягда! — одними губами сказал, и рядом на шкуру с собой положил, и, как мама ему перед сном говорила, этой хлебной фигурке тихо сказал: — Маас дентын!

А когда провалился в сон, снова битву увидел: как искры сыпались из сабель с мечами, как кровь из шеи отцовой лилась, как он с коня падать стал, — и от крика — отца, а еще своего — заметался, проснулся. И уже до рассвета заснуть не смог.

Хвала и воля

1

Праздники к людям Родовита всегда в одно время приходят — с пробуждением медведя в лесу, с птиц прилетом, с макушкой лета, с собранным урожаем.

Только один праздник в Селище в любое время случиться мог — праздник новой Лясовой песни. Как только слетались к сказителю все слова, а все звуки на струнах его, будто птицы, усаживались — лишь тронет он струны — и снимутся правильным клином, — оставляли люди работу, к Лясову дому спешили. Плетень и деревья вокруг тряпицами пестрыми украшали — на память себе узелки завязывали, чтобы Лясовы слова новые не забыть. А только никто из них — Ляс один — помнил все свои песни от слова до слова.

Новой песни — про то, как степняков они одолели, коварных, дерзких, жестоких, в падаль их превратили, обратно в Дикое поле загнали — ждали от Ляса, как не ждали уже давно.

Привязывали к плетню тряпицы и спрашивали нетерпеливо:

— А про меня, Ляс, прилетели к тебе слова? — это Калина кричал. — Как я одним копьем сразу двух! Так, вот так, а потом как вот так! — и чуть плетень не свалил, руками махая.

Улыбнулся с крыши старик:

— И про тебя прилетели!

— Папа, а про тебя тоже будут слова? — это Заяц Удала за руку потряс.

Ничего не ответил Удал, молча синюю тряпочку к дереву привязал: какие слова про него могут быть, раз не достиг, не вернул он Веснухи?

А тем временем в лучших своих одеждах двигались к Лясову дому Родовит, опираясь на посох, Ягда и Жар. Следом Лада и Мамушка семенили. Широко шагал Родовит. Не терпелось ему новую песню услышать.

Сто шагов оставалось до Лясова дома, не больше. Как раз мимо кузницы они шли. И увидели: бык на дороге лежит — отдыхает в тени рябины, траву лениво жует, хвостом оводов отгоняет. Обойди его Жар стороной, не затронь его криком: «Встань и уйди!» — может быть, ничего бы и не случилось. Но как вкопанный встал на дороге Жар:

— Прочь! — закричал. — Это я иду! Слушать песни про наши победы!

Оглянулся бык. Даже жевать перестал, так удивил его этот мальчишка.

А у Жара от злости уже искры

в пасти играли:

— Кому сказано?! Прочь!

Бык лежал и смотрел исподлобья. Потому что рога опустил.

— Жар, не надо, — это Ягда сказала.

И Мамушка попросила:

— Жар, давай обойдем!

Но глаза у змеёныша вдруг наполнились красной злобой, казалось, огонь бушевал уже в них. Казалось, он вырывается не из одной только пасти.

Сначала огонь лизнул быку темя, потом полоснул ему бок. Обожженная шерсть задымилась. С диким ревом вскочил бык с земли. От боли его задние ноги взлетели в воздух прежде передних. Приземлившись, бык дернул ногами опять и двинулся на людей. Но пока он еще не решил, кого боднуть первым.

Лада с Мамушкой побежали по дороге обратно, закрывая ладонями рот, — чтобы визг не привлек быка к ним. Жар легко перепрыгнул через ближайший плетень. И вот, выбирая теперь между Ягдой и Родовитом, бык пучил глаза, бык ими дико вращал. Родовит схватил Ягду за руку, спрятал девочку за спину, тихо сказал:

— Быстро! Через плетень!

Ягда спросила:

— А ты? Давай вместе!

— Я потом, за тобой! — обещал Родовит, спиной тесня дочку к плетню.

И услышал: Ляс ударил по струнам. А потом и свой голос в помощь ему послал:

— Князя пою, чья храбрость С Симаргловой разве сравнится! Имя ему Родовит боги дали не зря. Род его славен в веках и от вепря ведется, – Вепря, в которого обернулся Перун, Велеса-бога разя.

Ободрился словами этими князь. Будто копье, посох в быка метнул. Камень с земли поднял и его в быка бросил. Но обожженного, от боли ревущего зверя этим было уже не унять. Стал пятиться князь, увидел над головою ветку рябины, подпрыгнул, сначала только повис, а там и ногами смог за нее ухватиться. И еще чуть повыше забрался. А только в ярости своей бык с разбега ударил головою о ствол. Сотряслось, чуть не рухнуло дерево.

Хорошо из кузницы в этот миг кузнец Сила с раскаленным мечом выскочил. Хорошо от Лясова дома уже люди бежали. Колья выдернули из плетня, князя своего неслись выручать.

Отпрыгнул от дерева бык, грозно ноздрями дыхнул и сначала на кузнеца побежал. Едва успел Сила обратно в кузницу заскочить. Развернулся бык, толпа кольями ощетинилась, — и бросился на толпу. Не ожидали, шарахнулись люди. Кто метнул в быка кол, а кто и с собой унес. Далеко отбежали люди, стали снова с силами собираться. А только бык развернулся и опять к дереву двинулся, и опять стал биться головою о ствол — будто плод переспелый, князя с ветки сбить норовил.

И тогда из кузницы вышел Кащей. Сам, должно быть, клещами вырвал цепь из земли — потому что она за его ногою тянулась. Постоял, присвистнул негромко, дождался, когда бык к нему обернется, и короткими, медленными шагами — медленнее уже не бывает — двинулся прямо к быку.