Каскадер из Сингапура

Томас Росс

Я встретился с Триплетом и его женой Барбарой двумя годами раньше на вечеринке, устроенной одной из самых пренеприятных супружеских пар в Лос-Анджелесе, чье поместье занимало немалую территорию. Речь идет о Джеке и Луизе Конклин. Джек – один из лучших кинорежиссеров, Луиза – из актрис, снимающихся в телевизионных рекламных роликах, которые впадают в сексуальный экстаз при виде новых марок стирального порошка или пасты для полировки мебели. В свободное от работы время они обожали объезжать в своем «ягуаре» окрестные супермаркеты в поисках молодых, нагруженных покупками дам, которые желали бы, чтобы их отвезли домой, и не возражали по пути заехать

к Конклинам, пропустить рюмочку-другую. Приехав домой, Джек и Луиза намекали даме, что неплохо бы трахнуться, и в трех случаях из четырех, по словам Джека, находили полное взаимопонимание, после чего проделывали желаемое в кровати, на обеденном столе или в ином месте. Но Джек частенько любил приврать, так что указанный им результат я бы уменьшил, по меньшей мере, процентов на тридцать. Был он также криклив, зануден, да еще жульничал, играя в карты. На его вечеринку в то воскресенье я пришел только потому, что больше идти мне было некуда. Подозреваю, что та же причина привела туда и многих других гостей.

Конклин, должно быть, обожал наставлять рога другим мужчинам. Если ему и Луизе удавалось поладить с молодой дамой, она и ее муж оказывались в списке приглашенных на следующую вечеринку. Конклину нравилось беседовать с мужьями, Луизе – обсасывать происшедшее с женами. В то воскресенье, с третьим бокалом в руке, я случайно стал участником разговора, который вели мой будущий партнер Ричард Триппет, его жена, Барбара, и изрядно выпивший врач-педиатр, подозреваю, один из тех мужей, с которыми нравилось беседовать Конклину. Педиатр, низенький толстячок лет пятидесяти, сияя розовой лысиной, рассказывал Триплету подробности покупки за 250 долларов «плимута» выпуска 1937 года, который он собирался реставрировать в Нью-Йорке всего лишь за две тысячи долларов.

– Знаете, как я его нашел? – его правая рука взлетела вверх, левая, с бокалом, осталась на уровне груди. – По объявлению в «Нью-Йорк таймс». Я снял трубку, позвонил этому парню в Делавер и в тот же день отправил ему чек.

– Как интересно, – вежливо прокомментировала Барбара Триппет.

Триппет, похоже, действительно заинтересовался рассказом доктора. Он положил руку ему на плечо, наклонился к нему и сообщил следующее: «После долгих размышлений я пришел к выводу, что ни одна из многочисленных моделей, изготовленных в Соединенных Штатах в тридцатых годах, не может сравниться с „плимутом“ выпуска 1937 года в вульгарности и низком качестве».

Педиатр не сразу переварил его слова. Затем отпил из бокала и бросился защищать свое приобретение.

– Вы так думаете? В вульгарности, значит? А скажите-ка мне, приятель, на какой машине ездите вы?

– Я не езжу, – ответил Триппет. – У меня нет машины.

В глазах педиатра отразилось искреннее сострадание.

– У вас нет машины… в Лос-Анджелесе?

– Иногда нас подвозят, – заметила Барбара.

Педиатр печально покачал головой и обратился ко мне.

– А как насчет вас, мистер? У вас есть машина, не так ли? – он буквально молил меня дать положительный ответ. – Вот у вашего приятеля машины нет. Ни одной.

– У меня мотороллер, – ответил я. – «Кашмэн» выпуска 1947 года.

Мой ответ тронул доктора до глубины души.

– Вы должны купить автомобиль. Скопите деньги на первый взнос и сразу покупайте. У меня «линкольн-континенталь», у жены – «понтиак», у двух моих детей – по «мустангу», и теперь я собираюсь отреставрировать «плимут» и буду любить его больше всех остальных машин, вместе взятых.

Вы знаете, почему?

– Почему? – спросил Триппет, и по тону я понял, что он действительно хочет знать ответ.

– Почему? Я вам скажу. Потому что в 1937 году я поступал в колледж и был беден. Вы, должно быть, знаете, каково быть бедным?

– В общем-то, нет, – ответил Триппет. – Я никогда не был беден.

Не могу сказать, почему, но я сразу ему поверил.

– Вам повезло, приятель, – доктор-то, похоже, полагал, что человек, не имеющий автомобиля в Лос-Анджелесе, не просто беден, но нищ. – А я вот был тогда беден, как церковная мышь. Так беден, что меня однажды выгнали из моей комнаты, потому что я не мог уплатить ренту. Я бродил по кампусу и увидел эту машину, «плимут» тридцать седьмого года, принадлежащий моему богатому сокурснику. Мы встречались на лекциях по биологии. Я забрался в кабину и устроился там на ночь. Должен же я был где-то спать. Но этот подонок, простите меня за грубое слово, заявился в одиннадцать вечера, чтобы запереть дверцы, и обнаружил меня в кабине. И вы думаете, этот сукин сын позволил мне провести ночь в его машине? Черта с два. Он меня выгнал. Он, видите ли, боялся, что я испачкаю ему сидение. И знаете, что я пообещал себе в ту ночь?

– Что придет день, – подала голос Барбара Триппет, – когда вы накопите достаточно денег, чтобы купить точно такой же, как у вашего друга, автомобиль, – она широко улыбнулась. – У богатого подонка, с которым вы изучали биологию.

Доктор радостно покивал.

– Верно. Именно это я и пообещал себе.

– Почему? – спросил Триппет.

– Что почему?

– Почему вы пообещали себе именно это?

– О господи! Мистер, я же вам только что все объяснил.

– Но что вы собираетесь с ним делать? Я говорю о «плимуте».

– Делать? А что я должен с ним делать? Это будет мой «плимут».

– Но у вас уже есть четыре машины, – не унимался Триппет. – В чем заключается практическая польза вашего нового приобретения?

Лысина доктора порозовела еще больше.

– Не нужно мне никакой пользы, черт побери! Он просто должен стоять у моего дома, чтобы я мог смотреть на него. О господи, как же трудно с вами говорить. Пойду-ка лучше выпью.

Триппет наблюдал за доктором, пока тот не исчез в толпе гостей.

– Восхитительно, – пробормотал он, взглянув на жену, – Просто восхитительно, – потом повернулся ко мне. – У вас действительно есть мотороллер?

Ответить я не успел, потому что на мое плечо опустилась мясистая рука Джека Конклина, первого лос-анджелесского соблазнителя.

– Эдди, дружище! Рад тебя видеть. Как дела?

Прежде чем я раскрыл рот, он уже говорил с Триппетами.

– Кажется, мы не знакомы. Я – Джек Конклин, тот самый, что платит за все, съеденное и выпитое сегодня.

– Я – Ричард Триппет, а это моя жена, Барбара. Мы пришли с нашими друзьями, Рэмси, но, боюсь, не успели представиться. Надеюсь, вы не в обиде?

Правая рука Конклина легла на плечо Триппета, левая ухватила Барбару за талию. Та попыталась вырваться, но Конклии словно этого и не заметил.

– Друзья Билли и Ширли Рэмси – мои друзья, Особенно Ширли, а? – и он двинул локтем в ребра Триплету.

– Разумеется, – сухо ответил Триппет.

– Если вы хотите с кем-то познакомиться, только скажите Эдди. Он знает тут всех и вся, не так ли, Эдди?

Я начал было говорить, что Эдди всех не знает, да и не хочет знать, но Конклин уже отошел, чтобы полапать других гостей.