Каспар Хаузер, или Леность сердца
Шрифт:
Все были растроганы, растроганы до глубины души. Несколько белых платочков промелькнуло в нежных руках, а какой-то взволнованный бас проговорил: «Редкий, редкий человек». А редкий человек, словно иначе ему было не справиться со своим волнением, вышел на балкон и стал задумчиво смотреть на народ, столпившийся на улице. Одни, сбившись в кучки, о чем-то почтительно перешептывались, другие расхаживали взад и вперед по темной улице, третьи слушали музыку, прислонясь к стене напротив, и лица их тускло взблескивали в потоках света, лившегося из окон.
Вдруг Стэнхоп заметил человека
Неприятное чувство охватило лорда. Он отвесил учтивый поклон в направлении фонарного столба. Жандарм, казалось, только этого и ждал, он подошел поближе, лицо его теперь находилось на уровне груди Стэнхопа.
– Если не ошибаюсь, лейтенант полиции Хикель, – сказал лорд, протягивая ему руку, – весьма сожалею о своем отсутствии и прошу извинить меня.
Лейтенант, весь светясь почтительной преданностью, смотрел прямо в говорливый рот графа.
– В свою очередь, сожалею, – отвечал он, – иначе я бы имел удовольствие провести сегодняшний вечер в обществе милорда. В этом городе ваш покорный слуга как-никак сопричислен к избранному обществу, ха-ха!
Стэнхоп едва приметно покачал головой. Пренеприятный тип!
– Ваше сиятельство уже изволили посетить президента Фейербаха? – продолжал полицейский. – Сегодня, я имею в виду. До сегодняшнего дня его превосходительство упрямился и не желал вести с вашим сиятельством никаких переговоров, кроме письменных. Но мне удалось наконец переспорить этого упрямца.
Все это было сказано вполне благодушно, однако на лице лорда Стэнхопа появилось высокомерное выражение.
– То есть? – переспросил он.
– Да, да, я могу добиться у нашего президента такого, на чем другие, пожалуй, зубы себе поломают, – отвечал Хикель все так же угодливо и весело. – О, эти горячие головы ничего не стоит обвести вокруг пальца, надо только найти подход. Ха-ха, это здорово, горячие головы вокруг пальца, ха-ха!
Стэнхоп сохранял ледяную холодность. Человек этот внушал ему отвращение. Но тот не позволял сбить себя с толку.
– Милорд, вам не следует долго раздумывать, – сказал он. – Пусть у вас дело неспешное, но президент пребывает в состоянии нерешительности, которое, думается мне, следует использовать. Что же касается опасного документа… – Он умолк.
Стэнхоп почувствовал, что вся кровь отлила от его лица.
– Документа? О каком документе вы говорите? – быстро переспросил он.
– Вы меня отлично поймете, господин граф, если подарите мне полчаса вашего внимания, – отвечал Хикель так угодливо, что это уже отдавало насмешкой. – То, что нам надо сказать друг другу, довольно важно, но не обязательно должно быть сказано сегодня, я к вашим услугам в любое время.
Встревоженный Стэнхоп попытался выказать безразличие. И хотя роковое слово, которое он никак не мог пропустить мимо ушей, было сказано, укрылся за надменной неприступностью.
–
Хикель закусил губу и недоуменно поглядел вслед графу, исчезнувшему за дверью, затем, тихонько что-то насвистывая, пошел вниз по улице. Внезапно он обернулся, отвесил насмешливый поклон и сказал с преувеличенной учтивостью, словно Стэнхоп все еще стоял перед ним:
– Господин граф пребывает в заблуждении, конь о четырех ногах и то спотыкается.
Снова смешавшись с толпой своих гостей, Стэнхоп завел разговор с генеральным комиссаром фон Штиханером. В ходе этого разговора он объявил, что завтра нанесет визит президенту и, в случае, если чудак Фейербах будет по-прежнему упорствовать, сочтет, что ему нанесена преднамеренная обида, и уедет из Ансбаха.
Он говорил так громко, что многие кавалеры и дамы, стоявшие поблизости, не могли его не слышать, а среди последних была и фрау фон Имхоф, с которою Фейербах находился в дружеских отношениях. Слова лорда, видимо, на нее и были рассчитаны. Она прислушалась, взглянула на него и с удивлением сказала:
– Если я не ошибаюсь, милорд, его превосходительство нанес вам визит. Я зашла к нему в сад, как раз когда он собирался отправиться в «Звезду». Может быть, он не застал вас дома?
– Я вышел из гостиницы в восемь часов, – отвечал Стэнхоп.
Через час гости начали расходиться. Лорд испросил дозволения отвезти фрау фон Имхоф домой в своем экипаже, поскольку ее супруга не было в городе. Когда они проезжали мимо «Звезды», лорд велел кучеру остановиться и осведомился, не спрашивал ли его кто-нибудь в его отсутствие? Фейербах, и правда, оставил свою карточку.
На следующее утро часов в одиннадцать графская карета остановилась на Хейлигенкрейцгассе у ворот фейербаховского сада. Изящной аристократической походкой, прямо держа свою гибкую как лоза фигуру, идя точно по середине безлиственной сейчас аллеи, приближался Стэнхоп к дому, больше похожему на деревенский, чем на городской. Одет он был с чрезвычайной тщательностью: в петлице коричневого сюртука горела алая орденская ленточка, галстук был заколот бриллиантовой булавкой и усталая улыбка– своего рода духовное украшение – играла на его губах. Он прошел уже около двух третей пути, когда из дому донесся сердитый крик и тотчас же дорогу ему перебежала кошка. «Дурной знак», – подумал Стэнхоп, побледнел и невольно оглянулся. Туман стоял такой, что он не мог разглядеть свой экипаж.
Он дернул звонок и стал ждать, дверь не отворялась. Между тем свирепый мужской голос продолжал что-то выкрикивать внутри дома. Стэнхоп, наконец, догадался нажать ручку, дверь оказалась незапертой, и он вошел в сени. Там никого не было, он помедлил, не зная, куда идти. Внезапно одна из дверей распахнулась, какая-то женщина, видимо, прислуга, выскочила из нее, за нею коренастый большеголовый мужчина, в котором Стэнхоп сразу же узнал президента. Но лорд так испугался его искаженного гневом лица, волос, вставших дыбом, и громового голоса, что остался стоять как вкопанный.