Кассиопея- Москва
Шрифт:
— Ну, ты чего, Ли, все же в порядке!
Следующим в узком коридорчике стоял Михаил. Обняв его, она вдруг расплакалась. Сзади нее на плече Середы уже рыдала непробиваемая Варвара, а Юлька, наоборот, смеялась, стучала кулачком по груди Федора, и похоже было, что у нее истерика. Катя так и не пришла — решила, что кто-то должен остаться в рубке, понял Павел.
Сам он расстегивал защитку — пройти в скаф-бокс было практически невозможно, не расталкивать же всех. Ему не хотелось смотреть на Лиэлл, но она была прямо перед ним — Михаил держал ее за плечи и что-то тихо говорил, убедительно
Павел прикрыл глаза. Откуда-то навалилась зверская усталость, хотелось сесть на пол и уснуть прямо тут, как был, в защитном костюме. Только он знал, что и во сне будет перед ним стоять ее лицо, обращенное к другому. Он вдруг почувствовал, как непонятное, разрывающее грудь, нечто охватило его изнутри. Ему хотелось уйти, ничего не видеть и не слышать, тут же хотелось отшвырнуть Мишку в сторону от нее, одновременно жизненно необходимо было подхватить ее на руки и унести отсюда, объяснить ей, что без нее он не сможет жить. Витька, Витька, ты опять был прав!
Павла слегка трясло, нервное напряжение последних часов и острое чувство непоправимого, что происходило сейчас в шаге от него, не давали толком вдохнуть…
— Да не бойся ты, — услышал он сквозь шум в ушах далекий Мишкин голос, и вздрогнул от легкого прикосновения к щеке.
Открыл глаза и встретил небесно-голубой взгляд заплаканных глаз. Лиэлл беззвучно пыталась что-то сказать, но голос ей не повиновался, как тогда, в первую их встречу. Рука ее уже скользила по его волосам, и прикосновение это было таким новым, таким волнующим… Это не было прикосновение, которым гладила его в детстве мама. Мама… Как давно это было!
Это не было дружеское Юлькино поглаживание — как тогда, на Вариане. Это новое и непонятное сводило с ума. Наверное, это потому, что Лиэлл так нужна ему, потому, что он ждал этого прикосновения с того момента, как встретился с ней глазами там, в лаборатории.
— Ты живой… — наконец прошептала Лиэлл, а ее вторая ладонь невесомо легла на его плечо. Как-то так само собой получилось, что его руки сами собой обняли ее — одна за талию, а вторая, наконец, смогла погрузиться в шелковое золото волос.
— Я думала, что если ты не вернешься, я уйду за тобой, — уткнувшись в его грудь лицом, говорила Лиэлл. — Я без тебя не смогу, ни за что! Ты не представляешь, как я испугалась, я давно так не пугалась…
Павел слушал ее вздрагивающий от недавних рыданий голос, и ему казалось, что он все-таки упал и уснул прямо на выходе из шлюза. Он хотел что-то сказать в ответ, успокоить, но слова не шли, кроме тех, что рвались уже давно, и только сейчас он почувствовал, что имеет право их сказать.
— Я люблю тебя, — выдохнул он.
Она медленно подняла к нему лицо, уже не испуганное, а спокойно-счастливое, с мокрыми дорожками слез.
— Я знаю, — неожиданно ясно ответила она. — Я знала это давно, еще, когда я была на астероиде, а ты был здесь. Ты откликнулся на мой зов потому, что ты мой. А я — твоя. Неужели ты еще не понял? Это уже было раньше нас, любимый мой.
Ее лицо совсем рядом, эти нежные, теплые губы… Уже
Павел сам не понял, как успел поднять ее на руки и пройти мимо всех — ребята, моментально сообразив, что лучше не мешать, просто встали по стеночке, — а опомнился он уже на подходе к каютам, когда Лиэлл нежно запротестовала, уже явно не в первый раз.
— Я же тяжелая, ты и так устал, поставь меня на пол, пожалуйста.
— Я не устал, — упрямо мотнул он головой.
— Уверен? — выдохнула она ему в ухо.
— Да, — он чувствовал, что это не просто беспокойство о его состоянии. В вопросе было больше — обещание, предвкушение, нетерпение…
— Тогда неси меня в мою каюту, — так же тихо выдохнула она.
«…Я себя сегодня не узнаю,
То ли сон дурной, то ли свет не бел.
Отдавай мне душу, мой гость, мою,
А не хочешь если — бери себе…»
Когда-то давно Павел думал, что ему не дано будет пережить вот такое — обладание своей женщиной, не украденное у друзей, а полноправное, с чувством торжества, счастья, нежности, такое волшебное состояние…
Ее глаза, губы, ее нежная кожа, ее тело с волнующими изгибами, как будто созданными для его ладоней — все, что виделось ему в те моменты, когда организм самостоятельно пытался справиться с бушующим огнем природы, все, что было в его тревожно-чарующих снах пустыми ночами в одинокой каюте — он узнавал все это. Узнавал ее, свою Ли… «Ты — мой, я — твоя», повторяли ее губы…
«…Звон стоит в ушах и трудней дышать,
И прядется не шерсть — только мягкий шелк.
И зачем мне, право, моя душа,
Если ей у тебя, мой гость, хорошо…»
Катя сидела в пустой рубке, молча глядя на пустые мониторы. Все. Они вернулись. Теперь все волнения остались там, внизу, на ледяной равнине второй планеты, а она сидит одна, и ей некому сказать: «Ты жив». Именно сейчас, практически выгнав девчонок встречать ребят, когда она твердо решила, что останется здесь — не будет мешать им, только сейчас до нее дошло, насколько она одинока. Бедный Павлик, над ним это ощущение никомуненужности висело так давно! Он уже привык. А тут эта девушка, ворвавшаяся в их размеренную жизнь, как свежий прохладный ветер в застоявшийся воздух пустыни. Конечно, невольно она захватила их всех. И теперь все перевернулось. Катя не обвиняла Лиэлл ни в чем — скорее, она даже была рада ее появлению. Все перевернулось и неожиданно встало на свои места, и какая разница, что двое из них ощутили себя выкинутыми на обочину.