Касьянов год (Ландыши)
Шрифт:
Помещенных в КПЗ «пятнадцатисуточников» днем вывозили на работу, чаще всего на уборку улиц или подсобниками на стройку. Но Костю, то ли из-за болезни, то ли по распоряжению его куратора от КГБ, оставляли в милиции и выводили из камеры только на оправку. Да давали часок погулять во внутреннем дворике отделения. Оставаясь один, он пытался обдумывать свое положение. Но приступы удушья следовали один за другим, мысли его были нечетки, странно путались и двоились.
— Как отвести опасность от Наты? — Костя стал ходить по камере взад-вперед, но вскоре
— Его угрозы Нате выглядят вполне реальными. А она так беспечна по отношению к себе. Когда я выйду отсюда, надо будет с ней серьезно поговорить…
— Но почему за все время, что я здесь, меня ни разу не посмотрела даже медсестра? Безобразие! — Костя подошел к двери и забарабанил по ней кулаками.
— В чем дело? — спросил, подойдя, дежурный.
— Мне плохо. Позовите врача.
— Медсестра была с утра. Никакого вызова к Вам записано не было. Теперь ждите до завтра.
— Верните мой ингалятор!
— Отобранное при задержании хранится у нас под замком. Вам все вернут при освобождении.
Дежурный отошел от двери.
— Разве от них чего добьешься? — подосадовал Костя. — Обдумаю лучше то, что мне сказал Пономарев. — Он снова опустился на деревянный настил.
— Конечно, нельзя верить ни одному обещанию этих уловителей душ и охотников за словом. Но в этот раз, пожалуй, обманывать не в их интересах. Зачем им арестовывать Нату, привлекать к ответственности Игоря, если они получат список и документы Хельсинкской группы? Им выгодней спустить дело «на тормозах». Может, и меня они тогда выпустят?
Костя зашелся в приступе мучительного кашля. — Как душно в камере! — подумал он. — И лампочка почему-то почти не светит. — Опустившись на лежак, он забылся в тревожном полусне.
— Садитесь. Так что же Вы решили? — спросил Пономарев. Морщины нотными линейками исчертили его лоб.
Удушье тяжелой волной накрыло Костю. — Я согласен вам помочь, — неожиданно для себя проговорил он. И не узнал собственного голоса.
— Наконец-то! — Веселые голубые огоньки блеснули в глазах Пономарева. — Вы приняли верное решение. Не станем откладывать наш визит. Так куда мы сейчас отправимся? Кому Вы отдали бумаги и документы, которые мы ищем?
Костя посмотрел следователю в глаза: — Вы обещаете, что когда получите бумаги, с тем, кто их отдаст, ничего плохого не случится?
— Слово чекиста. — И опять, опять это голубое мерцание. Обучают их этому, что ли?
Слова застревали в Костином горле. Медленно, с остановками, он выговорил: — Они… у моего товарища… у Краевского…
— Что я делаю?! — испугался Костя. — Ведь сказанного не вернешь.
— Ах, у Игоря Александровича, — обрадовался Пономарев. — Тогда не станем терять времени. Машина нас уже ждет. Кстати, можете взять свой ингалятор. — Он протянул Косте трубочку.
Когда, приехав, они поднялись на лифте и
— Тебя отпустили? Что с тобой? Ты болен? — Игорь хотел обнять друга, но тот, не поднимая глаз, замер у порога.
— Я на минуту. Это мой следователь, Пономарев. Отдай ему бумаги, ну, список и документы группы, которые ты тогда у меня взял. Владимир Владимирович твердо обещал, что тебя никто не тронет и никаких претензий к тебе не будет. А меня тогда сразу отпустят.
— Не бойтесь, — с улыбкой заверил следователь, — мы выполняем свои обещания.
Игорь пристально посмотрел на Костю, мельком взглянул на Пономарева и ушел в комнаты. Люба, как окаменевшая, стояла, прислонившись к стене. Вскоре Игорь вернулся с завернутым в бумагу и перевязанным свертком.
— У меня сейчас здесь только список, — сказал он.
— Ладно, отдайте пока то, что есть, — любезно согласился Пономарев, кладя сверток в свой портфель. — А остальное Вы сами привезете к нам дня через два. Вот мой телефон. Можете, если хотите, даже не встречаться со мной. Оставите бумаги у дежурного, позвоните мне и можете идти на все четыре стороны.
Костя так и не решился поднять глаза на Игоря. Уходя, он на момент обернулся и увидел широко распахнутые глаза молчавшей все это время Любы.
— А теперь последний визит — к Наталье Сергеевне, — весело сказал Пономарев, когда они снова сели в машину. — Она знает, где спрятан архив «Хроники». Помогите нам его получить, и можете тотчас отправляться домой.
— Об этом мы не договаривались! Я не поеду!
— Поедете. — Куда подевалась недавняя любезность и вкрадчивость Пономарева? Вблизи его глаза оказались не голубыми, а серо-стальными и хищными. Строгие вертикальные морщинки сомкнулись у переносицы. — Попрошу не устраивать истерику! Теперь у Вас просто нет выбора.
Стеклянные буравчики колко уперлись Косте в лицо. Он почувствовал, что Пономарев видит и читает его мысли, даже запрятанные в самых дальних уголках мозга.
— Я погиб, — понял Костя. Отчаянным усилием он рванул дверцу машины. И очнулся в душной камере КПЗ.
— Неужели такое могло бы случиться со мной на самом деле? — с ужасом подумал Костя. — Неужели бы я купился на чекистские посулы и грошовую приманку? Нет, лучше умереть, чем пережить такой стыд. Лучше отсидеть срок, но потом иметь право прямо смотреть в глаза людям.
— А если я не выйду из лагеря? Что тогда от меня останется? Ничего. Никаких свершений. Кто я такой? Инженер-программист. Говорят, неплохой, но и звезд с неба никогда не хватавший. Мои фельетоны — это такая мелочь! К тому же они спрятаны под псевдонимом. Обо мне, как об их авторе, знают два-три человека, да и они по обстоятельствам времени должны молчать. А то, за что меня, должно быть, посадят, мое обращение в защиту Сахарова… оно просто не состоялось. Это письмо проглотил КГБ, и его никогда не прочтет даже Ната.