Катабазис
Шрифт:
У с трудом найденных ворот, через которые без всякого контроля проезжали туда-сюда повозки, автомобили, трамваи, в бурой от времени и углекислоты кирасе сидел на низенькой скамеечке страж. Из вооружения у него имелась только большая оловянная кружка со злотыми медяками.
— Подайте, добрые панове, налог.
— На что налог-то, милый? — поинтересовался я, бросая монетку в кружку.
— На памятник Николаю Копернику, создателю гелиоцентрической системы.
— Помилуй, Боже, — заметил ничего не кинувший в кружку Агасфер. — Гелиоцентрической. Хоть бы получше придумал. Я всю жизнь хожу по одной и той же Земле. Если б не она была в центре всего и не
Мощеная скользкая улица круто, с учащенным сердцебиением поднималась вверх, к костелу святого, как мы порешили между собой, Яна. За положенное до собора расстояние к себе привлек запах. Налево из стены торчала железная немецкая рука кронштейн и на нем угрожающе раскачивалась пивная бочка. У двери красовалась памятная доска: «В этой таверне в 1493 году великий Николай Коперник выпил свою первую пинту пива».
Я на правах руководителя дернул ручку двери. Она была неприступна и замкнута, как добродетельная вдова. В темном витринном окне светилась лунной лысиной круглая голова мелкобуржуазного хозяина.
— Эй! — я постучал в окно. — Пиво есть?
— Есть.
— Есть? — мы так и обалдели. — А чего закрыто?
— Невозможно открыть, господа, священный национальный праздник.
— Какой? Рождество Христово? Коперниково?
— Нет. Забастовка.
Мы плюнули, растерли и пошли дальше. Редкое октябрьское солнце игриво множилось на отполированных булыжниках мостовой и безусловно катилось слева направо в насмешку над гелиоцентрической системой. Ветерок гонял по малолюдной улице обрывки газет и оберток. Никем не срезанные астры астрономически светились на газонах. Садовники бастовали.
— Эти цветочки, эти ветерочки… — ворчал Агасфер. — А что эти ветерочки даже ни одной юбки задрать не могут? Или польские бабы тоже бастуют? — ворчал циничный Агасфер.
У бастовавшего собора прогуливался под ручку с какой-то крокодилицей досужий полицейский. Согнутая старуха не то обнюхивала дверь, не то искала дорогу. Больше, собственно, никого и не было.
У собора тоже имелось традиционное украшение: «В этом храме в 1473 году принял св. крещение великий ученый Николай Коперник, создатель гелиоцентрической системы». На этой мемориалке помешался его гравированный хрестоматийный портрет — бритая католическая физиономия, стриженные под горшок волосы, звездный взгляд кокаиниста. Слева от головы Коперника была изображена группа взаиморасположенных шариков — как бы Солнечная система.
Совсем освоившись за границей, мы втроем уже могли позволить себе подтрунить над заблуждениями туземцев.
— Ой, ну мне эти поляки. Может они думают, что Земля круглая? Я просто не мог удержаться от хохота.
— Санкта симплицитас, — давась смехом, произнес Алим.
— Алим, а это откуда?
— Не знаю, — стал оправдываться тот, — один мент в душанбинском вытрезвителе говорил…
— Послушайте, друзья, а вон дети идут, святые и простые. Давайте спросим у них, что они думают.
Дети были к тому же и счастливые. Очевидно учителя тоже бастовали. Два вихрастых мальчишки, толкаясь и вопя, гнали по тротуару консервную банку. Догнав до мемориалки, они заметили интуристов и, решив видимо нас развлечь, вынули изо рта по шарику жвачки и прилепили на доску в виде дополнительных планет, внеся сумбур в мироздание.
Алим остановил мальчишек магическим учительским жестом.
— О благородный школьник, как твое имя?
— Кшись. Кшиштоф Циолек, пан учитель.
— Скажи мне, друг мой, на чем покоится наша планета?
— У вас… у вас же забастовка, —
— Ну просто по-человечески, Кшись, можешь ответить?
— Земля, пан учитель, покоится на нескольких слонах, которых зовут Валенса, Ярузельский, Каня, Терек, Гомулка и так далее, а под ними…
— Саксофон, — громко прошептал второй ученик.
— Да нет же, этот…
— «Ямаха».
— Точно. А под ними «Ямаха».
— Ты не прав, санкта симплицитас, — влез уже я в педегогику. — А под ними молчаливый фортепьян.
— Ну вот, знают же дети. Таки я в натуре не понимаю, какого черта здесь всюду тычат этим еретиком? — удивился Агасфер. Наверное у него была юная душа христопродавца, раз он еще сохранил способность удивляться.
— Да это ж все из Варшавы установки приходят, — засмеялись мальчишки и кинулись бежать, как от греха.
От мрачных дум и праздной тишины отвлек (наконец-то) легкий зовущий цокот каблучков. Мы трое оглянулись в переулочек. Туда удалялась стройная фигурка в черной (элегантной!) шляпке, в таком — сверху широко, потом все уже, уже, уже, а потом (о радость) снова широко — плащике светлом, а потом (о, слюна мешает) такие два в капрон затянутые чуда природы и орган звука — каблучки «цок-цок-цок». Полячка оглянулась. Она была красива [46] , как плавный изгиб младой свежеструйной Вислы у Кракова. Она была мила, как дико доверчивая серна из туманного мохового Мазовше, тянущаяся теплыми черными губами к обалдевшему с осечным ружьем охотнику. Она была сексуальна, как две светлые дороги у монастыря св. Марии Магдалины в зыбкую июньскую лунность.
46
вот говорят (я не читал), что И.С.Тургенев. хороший писатель и чудесный человек, не
умел женскую красоту описывать. Странно. А чего ее описывать, ее нужно целовать (прим, автора).
— Ну наконец-то, — бодро произнес Агасфер.
— Вах, какой женщина, — только и смог сказать Алим.
— «Ребята, — сказал я, а точнее подумал, — красивее ее только моя любимая. А, может, это она и есть?»
Мы не заметили даже, что уже шли за ней. Прекрасная полячка умопомрачительным движением головы и плеча еще раз обернулась и улыбнулась, сверкнув жемчугами [47] зубов. Мы прибавили шагу.
Когда торуньцам пришло в голову избавиться от крыс, они прибегли к помощи юноши с дудочкой. Когда им взбредет избавиться от мужиков, о, я знаю, к кому они прибегнут.
47
допустимо также кораллами, алмазами, бриллиантами, лазерами, шикарными лихтенштейнскими протезами (прим, редактора).
— «Но нас же трое», — выразительно показал я ей пальцами.
— «Какая ерунда, панове», — выразительно ответила она ресницами.
Красавица остановилась у витого-резного крылечка открыточного особняка, взялась за кольцо, держащееся в морде мордастого держателя, и сделала приглашающий жест.
— Это, храбрые панове, а вдруг там четыре молодца с кастетами-пистолетами? — попытался все испортить Агасфер.
Токующий Алим только шумно сглотнул.
— Агик, — я впервые так назвал нестареющего автозаводца, — ты же вечный. Чего же тебе бояться?