Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи
Шрифт:
Пот выступает на лбу, когда Штыков пропадает за очередным стволом мёртвого дерева. Вот сейчас, сейчас это произойдёт!.. Но опасения оборачиваются паранойей, и сержант, вновь оказавшись в поле зрения, оглядывается и бесшабашно подмигивает. Не для того, чтобы подбодрить подчинённых. Чтобы лишний раз убедиться, что они всё ещё идут позади, не оставили его одного на этой проклятой земле. Нам всем страшно. Боимся мы, по сути, одного и того же, только методы борьбы со скребущим затылок ужасом разные.
Серое мрачное небо урчит, подобно полусонному коту, недовольному пробуждением. Редкие капли
В батальоне у каждого третьего дизентерия, у каждого второго – грибок на ступнях, и лишь у считанных единиц обычный букет из простуды, насморка и кашля. Таких никто уже не отправляет на лечение, справляются силами санинструкторов на месте. В госпиталь даже по блату не попасть, койки забиты такими болезнями и ранениями, на фоне которых поедающий ноги грибок кажется мелкой ссадиной. Вот такие дела…
– Долго ещё? Я уже задолбался грязь месить, – доносится сзади.
– Метров двести, – не оборачиваясь, отвечаю я. – Не ной.
Крадущийся в авангарде Штыков резко укрывается за одним из стволов и припадает на колено. Целится в неведомом направлении. Не задумываясь о чистоте формы, мы следуем его примеру: я прячусь за какой-то корягой, а Пинчук занимает позицию где-то сзади, прикрывая тыл.
Дыхание, следить за дыханием… Вдох, выдох… Вдох, выдох…
Сюда бы долбанного Остапенко, опять умудрился попасть в ТСОшники61. Сидит себе за пультом и в камеры смотрит, козёл. Вернёмся – будет ржать над испачканной одеждой.
Вдох, выдох… Вдох, выдох…
Да какого чёрта он там увидел? Может, осторожно подойти? Или лучше оставаться на месте? Блин, да что там?..
Взмах рукой, и сержант поднимается в полный рост. Ложная тревога. Лучше отплёвываться от грязи, выстирывать после отбоя уделанную форму, выковыривая из автоматного подсумка куски подсохшей глины, лишь бы каждая тревога была ложной.
Впереди виднеется электрическое ограждение. Егоза, пущенная поверху, частично помята, в воздухе витает запах палёной резины. У забора лежит какая-то тварь, отдалённо напоминающая бабочку-переростка с размахом крыльев метра в четыре. Чудовище смотрит на приближающихся солдат чёрными бусинками глаз, силится вырвать жирное брюхо из месива почвы, но обугленные крылья бессильно хлопают по лужам.
Я уже встречал таких. Не самые опасные существа. Слишком заметные, но и с ними лучше держать ухо востро. Прилепятся к жертве тремя погаными хоботками, введут внутрь какой-то разжижающий ткани токсин и высосут внутренности.
Махнув Пинчуку на покорёженную
– Добей эту хреновину, а я пока с начкаром62 свяжусь…
Коротко киваю и делаю несколько шагов к барахтающемуся в грязи монстру, тем не менее, сохраняя безопасную дистанцию. Ублюдку раз плюнуть притвориться раненым, лучше перебдеть. В голове возникает неуютная мысль, что мы с ним не так уж и отличаемся: хлопаем давным-давно сломанными крыльями, взываем к серым небесам, огрызаемся из последних сил, но итог всем этим телодвижениям – грязь.
Такие же пленники Города, только сидящие по другую сторону ограждения.
Приклад автомата упирается в плечо. Совместив целик с мушкой, я выжимаю холостой ход спускового крючка…
– Чёрт тебя задери, Селезнёв, что ты там замер?!
– Чёрт тебя задери, Селезнёв, что ты там замер?! Не зевай, двигай вперёд!
Вздрогнув, я обернулся на оклик. Вместо обугленного леса вокруг многоэтажные здания, перемешанные с частными домами и огрызками гаражных кооперативов. Тьма, затаившаяся в щелях между постройками, хищно облизывала морду. Припорошённое снегом чёрное небо безучастно взирало на нас… Оно видело, где начинался клубок Судьбы, и где он заканчивался, и поэтому терпеливо дожидалось неминуемой развязки.
Вновь и вновь я пытался понять, куда исчезли младший сержант Штыков, очкарик Пинчук и барахтающаяся в грязи бабочка. Почему на мне эта дурацкая жёлтая куртка вместо бронежилета?
– Иван? – кажется, я узнал голос…
Линь? Один из спецназовцев, спасших меня от финских солдат, что рыщут по городу, вынюхивая и выискивая что-то… Город… Катаклизм… Забираем оставшихся в живых гражданских и сваливаем отсюда…
– Я в порядке, просто голова закружилась, – ответил я замершим позади военным и продолжил путь.
Галлюцинация? Сон наяву? Слишком реально, слишком взаправду, вплоть до тактильных ощущений и запахов. Воспоминание? Если так, то чьё? Почему я не помню этого выхода к сработавшему ограждению? Штыкова, бывшего вместе со мной в экскурсионном автобусе, помню. Пинчука, погибшего незадолго до выезда – тоже… Но я готов поклясться, что никогда не пробирался по грязи сквозь сожжённый лес, так же как никогда не видел огромных хищных бабочек.
Откуда пришло воспоминание? Выбралось из старательно заваленных штолен сознания? Или это отголоски чужой памяти? Стоит ли ворошить прошлое, которое так долго закапывал?
Опущенная на лицо маска заиндевела от учащённого дыхания. Поднимающаяся вверх по лицу влага то и дело норовила намертво сцепить веки. Чтобы в один прекрасный момент не оказаться ослеплённым, приходилось протирать глаза от быстро замерзающих капелек. Ну и морозец, градусов под тридцать, если не больше. Пистолет, надумай я его взять со снятой варежкой, пристынет к ладони намертво. Хотя, армейские рукавицы тоже не бог весть какая защита от стужи. Чтобы ладоням было хоть немного теплее, приходилось сжимать пальцы в кулак прямо внутри. Хорошо хоть ветра нет, иначе пришлось бы искать укрытие и оттаивать у костра, который в считанные минуты выдаст нас преследователям. Ради чего «иностранцы» так рискуют, открыто устраивая охоту на граждан другого государства? И где наши, почему не выдворят интервентов восвояси?