Шрифт:
Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону
Введение
ПОПАДОС
Молодая поросль хвойных пород приятно ласкала обоняние, уставшее от городского воздуха.
Я лениво ковырял ковёр опавших иголок подобранной палкой. Не за грибами я приехал. Тихая охота – отдых от суеты. От шума города, от людских голосов, от работы и проблем.
Проблем. Как-то незаметно интересный и азартный процесс выстраивания своего дела, бизнеса, как сейчас принято называть, перестал быть
Просто к этому времени пришло осознание, что бизнес мой достиг своего потолка и расти ему уже некуда. Да и не дадут. Городские просторы освоены полностью, а на областной уровень и дальше мне не выйти. Нет, теоретически можно добиться и дальнейшего роста, но следующая ступень – иные порядки стоимости вхождения и иные порядки сложности выживания. А молодость осталась где-то там. А с ней и былые морально-волевые. Вместе с амбициями. Всё, что можно, я себе уже доказал. Узнал себя достаточно. До горького осадка.
Так дело превратилось в работу. В нудную скучную рутину. Плюнул бы да и бросил бы всё, как тогда, после гибели Лёшки. Тогда меня попросили вернуться. Друзья-соратники. Руководство города. Одни, партнёры, доверились мне, пошли за мной, развал бизнеса больно ударил по ним. А тогдашние главы города просто не могли допустить потери источника налогов и рабочих мест. Тогда я вышел из штопора, вывел бизнес на нынешний уровень.
И вот – предел. Предел возможностей и желания. Прежних мужиков, что рулили жизнью города, схоронили. Те ещё мужики были, советской закалки. Пришла молодая поросль. С иными укладами, целями, устремлениями и ценностями. Довольно амбициозными, но примитивными. Власть и деньги. Вот и все их цели, устремления и ценности – власть и деньги. Не как средство, а как самоцель.
Прежние главы города ангелами не были. Но власть для них была для чего-то, деньги – тоже для чего-то. Да и сами деньги для них значили мало. Гораздо ценнее были отношения, взаимозачёт услуг. Ты им на майские предоставляешь людей, материалы и транспорт, они помогают тебе договориться с областью по поводу спорного участка земли, например. Так я привык. Так считал правильным. В бизнес они не лезли. Им нужны были от меня только мои возможности.
А молодая поросль хочет просто и тупо бизнес отжать. Ну, зачем тебе, тридцатилетнему обалдую, сидящему в кресле наместника от ФСБ, мои мастерские, цеха и бригады? Ты же запорешь всё! Нет, я понял бы, если бы поставили под «допналог». Нет, им надо, чтобы я просто им дело отдал. Полностью. Дурость.
Даже деньги предлагают. Нет, деньги хорошие. Где-то в пределах стоимости бизнеса. И продал бы. Но… Соратники. Они пошли за мной. Многие со мной с кооператорского движения восьмидесятых, прошли через рэкет и малиновые пинджаки. Для них мой уход – их уход. Держат. «Не погуби дело, Мамонт! Не таких ломали!»
Не таких.
О! Грибы. Слюнявчики. Так их называла жена, когда ещё жили нормально. Тогда вместе по грибы ходили. Как же
Червивые, проклятье! Так и любовь её съели червяки. Как из любящей, восторженной феи она могла превратиться в крикливую, ненавидящую фурию? Как-как? Просто. Червяки съели. И червяков этих в семью принёс я. Сам.
Сердце опять заломило. Уже обыденно и привычно. Так же обыденно и привычно сел на пенёк, достал пластинку таблеток, выломал сразу две, закинул в рот, проглотил. В пластинке остались две таблетки. Блин, плохо! Оглянулся – машина уже далеко. Идти так влом! Обойдётся как-нибудь. Две-то есть.
Любила она меня до умопомрачения. А я? Я делал вид, что она не догадывается, что за «переговоры» проводятся в бане. Это сейчас – офисы. А раньше тёрки разруливались в сауне. А где серьёзный разговор, там водка. А где водка, там девки. Облегчённого поведения.
А жена – умная. Высшее образование, всю жизнь главбух. Видела, знала, молчала. Только любовь из глаз её ушла. А потом и сама она ушла. Тихо и мирно. Собрала вещи, забрала детей и ушла.
Через месяц меня в очередной раз подстрелили. Да так, что в реанимации очнулся. А рядом – она. В слезах. Обещал ей, что – всё! Что наладится. Поверила.
Жизнь потекла размеренно. И с виду нормально. Но не было у неё прежней восторженности. Это тогда она влюбилась в героя-афганца, ветерана с полной грудью наград. А к тому времени кем он стал? Тем самым малиновым пинджаком.
А потом Лёшка со скандалом ушёл из дому. Уехал в Рязань поступать. Жена обвиняла меня. И так и есть! Мальчик вырос на моих рассказах про горы и духов, на байках моих братков, большей частью таких же афганцев. И как я его ни убеждал в его зрелости, что война – это не восторженная романтика, а кровь, грязь, гной и смерть, – бесполезно. Дошло до того, что я взбеленился и ударил сына. Впервые. И он сбежал из дому.
И поступил. Закончил с отличием. Бравый офицер-десантник. Конечно, я был горд им. Но кошка, пробежавшая меж нами, так и не исчезла.
А потом Чечня. И мой сын вызывается добровольцем. И добивается своего – отправляется на эту ненужную войну.
Дома истерика. И у меня тоже. Потому что когда тебе восемнадцать лет, ты считаешь себя бессмертным. А когда разменял сороковник, да ещё и сын – родная кровинушка! Бросил всё, нах! Взял все оборотные средства в «нале», все заначки. Продал новенький «крузак» чуть не даром, чтобы хватило «смазки». Это когда ты не хочешь в армию, тебя с милицией ищут. А вот когда ты хочешь, а здоровье уже не то, сложно. А в определённую ВЧ – вообще начинают жилы и деньги вытягивать. Понимают же: раз ты захотел, то будешь платить столько, сколько смогут выдавить.
Так я оказался в разведроте сына. Он командир, я завхоз. Старшинские лычки я ещё в прошлой сверхсрочке «за речкой» получил.
Сердце опять ухнуло. Не уберёг я сына. Не знали мы тогда, что духи командиров различают не по внешнему виду, по звездам и иной форме (от внешних различий комсостав избавлялся сразу же, снайпер не должен издали отличить рядового от лейтёхи или капитана), а по ящику рации сопровождающего связиста.
У меня на руках сын кровью истёк. Сквозная через всю грудную клетку. С огромной выходной дырой. Своими руками глаза закрыл.