Катастрофа. Бунин. Роковые годы
Шрифт:
Одноглазый спокойно слез с лафета, держа под мышкой гармонь, и нехотя ответил:
– Их хранцузы, собаки, уволокли.
Прапорщик ахнул:
– Ка-ак уволокли?
– То исть унесли!
– Задержать, найти таблицы! – закричал прапорщик, сам осознавая нереальность этого приказа.
В этот момент на большой скорости, чуть не зацепив кого-то из артиллеристов, подкатило авто. Большевики, едва дорвались до власти, сразу же полюбили этот способ передвижения – автомобильный. Не зря Троцкий утверждал,
Из подъехавшего авто никто долго не вылезал, пока не выскочил шофер и не открыл дверцу пассажиру. Им оказался Штернберг, как всегда мрачный. (Может, он предчувствовал свой скорый конец? Минет всего два с небольшим года, и Бунин прочтет в какой-то одесской газетке, что от воспаления легких скончался видный большевик, известный ученый П. К. Штернберг.)
Поправляя очки в круглой металлической оправе, Штернберг, разговаривавший с подчиненными отрывисто, приказным тоном, минуя прапорщика, обратился к артиллерийской прислуге:
– К стрельбе готовы?
Прапорщик щелкнул каблуками:
– Никак нет!
На волосатом лице Штернберга раздвинулась розовая щель рта.
– Что этим вы желаете сказать?
Прапорщик вытянулся еще больше:
– Прицелы выкрадены врагами революции!
Штернберг молча выслушал, подумал немного и кивнул адъютанту, ловкому малому в черном полушубке с красной повязкой на рукаве:
– Прапорщика за ротозейство арестовать. И расстрелять. – Голос его звучал буднично, едва слышно.
Прапорщика разоружили, промасленной паклей связали сзади руки. Двое конвойных, подталкивая в спину штыками онемевшего от потрясения прапорщика, повели в сторону реки.
Штернберг скомандовал:
– Прислуга, занять свои номера!
Этот сынок выходца из Германии, сколотившего громадный капитал на постройке железных дорог, принял решение стрелять «на глазок». Было ясно, что пристреливаться придется долго и снаряды лягут в густонаселенном районе Москвы. На недоуменные взгляды красногвардейцев рявкнул:
– Не рассуждать! Приказ выполнять! Все номера готовы? Огонь!
Первый же снаряд влепили поблизости – в дом под номером 4 по Мансуровскому переулку, во владение Надежды Владимировны Брусиловой. Тяжело был ранен ее знаменитый муж – бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом.
Генерал лежал на полу. Он истекал кровью.
И по странному стечению обстоятельств совсем поблизости от Мансуровского переулка, в другом переулке – Турчаниновском двое солдат выполняли боевой приказ. Они завели в небольшой тихий дворик юного прапорщика, чей отец погиб на австро-венгерском фронте, и один из солдат, коротконогий, широкоплечий, не выпускавший изо рта цигарку, неожиданным резким ударом приклада в лоб снес бывшему командиру верхнюю часть черепа. Скособочил рот в улыбке:
– Раз, и брызнул «квас»!
Серая
– На двоих делим, без обману, – предупредил коротконогий.
Тем временем красный астроном, на глазок прикинув расстояние, скорректировал стрельбу и вновь отдал команду:
– Огонь!
Жерло пушки изрыгло пламень, земля дрогнула, уши заложило. Рушились здания, огонь пожирал постройки, под обломками погибали детишки, их матери, старики.
Образцовую прицельность показывал другой отважный красный командир – Николай Туляков.
Невысокого роста, ловкий, подвижный в суставах, он смолоду успел посидеть за карманные кражи в тюрьме. Теперь, хозяйски прохаживаясь вдоль батареи, расположенной на Швивой горке, он бодро отдавал команды артиллерийскому расчету, в котором преобладали унтер-офицеры австро-венгерской и германской армий. Унтер-офицеры были пленными. Их весьма забавляло, что они в своем несчастном положении имеют возможность бить врага – русских, находясь в самом сердце России – в древней Москве.
Вот почему целились особо тщательно и испытывали безмерное наслаждение, выполняя команду «Огонь!». И снаряды хорошо ложились в цель.
Спустя годы бравый вояка Н. Туляков с неуместной хвастливостью вспоминал: «Когда я приехал на батарею, с тем чтобы приступить к обстрелу Кремля, то увидел, что вся батарея пьяна и что нужно ее сменить. Артиллерийский кадр был у нас достаточный, и мне удалось сделать это быстро».
Далее идет красочное и циничное описание, как эффективно действовала его батарея: снаряды летели с большой точностью и в Николаевский дворец, и в кремлевские башни.
Особый предмет гордости красного командира – что влепил снаряд в часы Спасской башни, которые перестали играть «старорежимный» гимн «Коль славен».
Словно злой демон вселился в этих людей, именовавших себя революционерами. С садистским сладострастием они выпускали на город снаряд за снарядом, хотя давно в этом нужды не было.
Большевистская разведка еще ранним утром сообщила: «В Кремле контрреволюционного войска нет…» Юнкера уже успели тайком покинуть Кремль.
Штернберг, прочитав донесение, спокойно положил его в боковой карман френча и лишь затем тихим интеллигентным голосом сказал:
– Ну и что? Этот древний клоповник надо разнести в пыль… Огонь по Кремлю продолжать из всех батарей!
Вестовые то и дело докладывали астроному:
– Серьезно разрушена Троицкая башня!
– Точными попаданиями повреждена Спасская!
– Разбита Никольская башня, а также Угловая и Средняя Арсенальная…
– Нанесены повреждения Беклемишевской башне…