Катастрофа. Бунин. Роковые годы
Шрифт:
Итак, в половине десятого вечера 10 марта, попив на дорогу чайку с бутербродами и эклерами, подкрепившись шартрезом, Ленин со своей свитой покидал Смольный институт.
Ильич окинул прощальным взглядом резиденцию. С ней было связано немало приятных воспоминаний. Почесав задумчиво подбородок, он произнес, обращаясь к стоявшему рядом Троцкому:
– Да-с, петроградский период закончен. Что-то скажет нам московский?
Троцкий
– С вами, Владимир Ильич, революция победит везде…
Дзержинский не удержался, фыркнул:
– Лесть грубая, но приятная!
Ленин и Крупская расхохотались.
Ильич пожал на прощание влажную ладонь Троцкого. Тот на некоторое время оставался в Питере в качестве председателя городского военно-революционного комитета.
В авто, кроме Ильича, забрались Крупская, сестра вождя Мария Ильинична, Бонч-Бруевич и его жена Вера Михайловна. На подножки слева и справа вспрыгнули вооруженные охранники. Еще один автомобиль, набитый вооруженными людьми в черных кожанках, следовал сзади.
Освещая редких, шарахавшихся в стороны прохожих и военные патрули, расставленные по всему маршруту следования, авто быстро подкатили к Московским воротам. Проехали еще квартал и, свернув на Заставскую улицу, вскоре влетели на платформу Цветочная площадка.
Затормозили у последнего вагона железнодорожного поезда. Охрана ловко на ходу соскочила с автомобилей, оцепив проход к правительственному поезду.
Специальная команда освещала карманными фонариками дорогу, Бонч-Бруевич бережно поддерживал Ленина под локоть. Тот, не привыкший к быстрой ходьбе, тяжело дышал, постоянно спотыкался. Он то и дело нервно сдергивал с головы черную каракулевую шапку и вытирал лысину.
– Владимир Ильич, – забеспокоилась Крупская, – не снимай шапку! Простудишься. В два счета!
Ленин ответом не удостаивал. У Крупской были выпуклые глаза и прозвище Минога.
Наконец забравшись в салон-вагон, Бонч-Бруевич приказал начальнику станции:
– Поезд немедленно отправлять!
Затемненные вагоны, лязгнув буферами, тихо покатили.
Усиленная охрана разместилась по всему поезду. Специальный комиссар с бойцами сели в тамбуре паровоза – для контроля за машинистом.
– Что же, мы так и будем находиться в этой кромешной тьме? – заволновался Ленин, с детства боявшийся неосвещенных помещений.
– Как только окажемся на главных путях, Владимир Ильич, свет тут же зажжем! – успокоил Бонч-Бруевич. – Немножечко потерпите. А пока позвольте свечечку поставить…
Усиливая
Лакеи уставили столы холодными закусками. Начался ужин. Ленин, расставшийся со страхом, шутил, смеялся, то и дело подливал вино Дзержинскому и Крупской:
– Коллекционное, из подвалов Абрау-Дюрсо!
Дзержинский вежливо отказывался, Крупская пила и приговаривала:
– Пьем да посуду бьем, а кому не мило, того в рыло!
Бонч-Бруевич хохотал. С каменным лицом молча жевал Сталин. Дзержинский с трудом удерживал презрительную улыбку. Двое последних терпеть не могли жену вождя.
Ленин, закончив ужин, сел играть с Каменевым в шахматы.
– Лев Борисович, ты ловко разыграл отказанный ферзевый гамбит! – с досадой поморщился Ильич.
– Капабланка в твоей позиции, Ильич, сдается! – нахально улыбнулся Каменев.
Ленин задумчиво, по привычке ковыряя пальцем лысину, слушал бахвальство старого партийного друга и напряженно считал варианты.
Дзержинский углубился в какую-то старинную книгу в полукожаном переплете.
– Что читаете, Феликс Эдмундович? – заинтересовалась Крупская.
– Выписал из библиотеки «Путеводитель по Москве и ее окрестностям». Вышел в 1872 году.
– Какая полувековая древность! Что там может быть полезного?
– Интересные очерки об истории города, о традициях и обычаях.
– Эту «большую деревню» следует разрушить и возвести город новый, большевистский, – решительно произнесла Крупская. – Нам это в два счета!
К судьбе Дзержинского более всего подходила русская поговорка: «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Сын мелкого шляхтича, он еще в самом нежном возрасте почувствовал не по-детски страстное влечение к Богу, желание служить Ему. Монастырская келья не привлекала воображение ребенка. Нескромные мысли порой приходили в голову, и маленький Феликс не отгонял – лелеял их. Он хотел стать неким мессией, который сумеет объяснить людям, что жить следует по справедливости, никого не обижать, кормить голодных, согревать душевным теплом убогих и несчастных. То-то бы наступило на земле Царство Небесное, и прославилось имя его, гимназиста из Вильны! Он очень хотел стать знаменитым, и некий тайный голос убеждал его, что славы он достигнет.
Конец ознакомительного фрагмента.