Катастрофа
Шрифт:
– Только предположения, – сказал П. П. Петров и протянул ему две бумаги.
Это были копии тех самых бумаг, которые недавно предал аутодафе над пепельницей нарком Меркулов. Генерал Н. Н. Николаев, прочтя их в свете костра, не стал спрашивать, как удалось добыть эти копии. За свою жизнь каждому из них не раз приходилось добывать копии самых секретных документов из ничуть не менее высоких кабинетов и в Лондоне, и в Париже, и в Бухаресте, и во многих других странах и городах, куда их направляло руководство разведки, так что у каждого из них имелись для того свои наработанные способы.
– Думаете,
– Похоже на то, – кивнул майор А. А. Александров.
– Что, контора собралась возобновить проект?
– Да нет, – покачал головой П. П. Петров, – если бы собиралась, то я бы знал.
– Так что же, он, Слепченко, теперь решил выводить «невидимок» для каких-то собственных нужд?
– Опять же, похоже на то. Только для каких – вот что хорошо бы выяснить.
– Будет не легко, – вставил А. А. Александров, – Слепченко этот – конспиратор от бога… точнее, от самого дьявола. Вон как зачищает концы!
– Думаете, с комиссаром Палисадниковым – это его работа? – спросил Н. Н. Николаев. И сам же себе ответил: – Да, на контору не похоже, там уж как-нибудь обошлись бы без снайперской винтовки, просто сгинул бы навсегда этот Палисадников, и дело с концом… Только какой черт ему бояться слепого? Опознать его Палисадников уже все равно бы не смог.
– Привычка, видно такая, – сказал П. П. Петров, – зачищать все заподлицо. Теперь даже неоткуда подступиться – от проекта «Невидимка» никого больше, пожалуй, в живых-то не осталось.
Ту он ошибался, оставалась в живых девочка эта, Ульяна (или теперь уже Полина), но говорить этого Н. Н. Николаев не стал – не потому, что не доверял своим друзьям, а просто такая уж привычка, вырабатываемая годами, была у опытных разведчиков – не выкладывать даже друзьям информацию, по которой в дальнейшем собираешься работать сам.
Еще вот что доставляло беспокойство. Аноним писал Меркулову, что будто бы Слепченку видели в городе N-ске, именно туда, в N-ск, он сам, Н. Н. Николаев, эвакуировал ту четверку; а ведь Слепченко, – тут П. П. Петров прав, – привык все делать заподлицо.
И генерал Н. Н. Николаев решил для себя, что ему надо срочно под каким-либо предлогом брать на несколько дней командировку в N-ск.
* * *
Из разговора на N-ском базаре
– Слыхала, Пелагея, как сберкассу-то вчера грабанули? Точно тебе говорю – нечистая сила?
– Эка невидаль! Вон и прошлым годом грабили, и запрошлым, в январе месяце.
– Так там-то бандюги были, а тут… Бесенята были, точно тебе говорю!
– «Бесенята»… Ты мне, Филатовна, эти поповские штучки брось!
– Никакие не поповские. Ты, Пелагея как хошь называй, а по мне-то – в натуре бесенята…
– Отставить сплетни!
– Все, все, товарищ сержант! А чё я говорила?.. Все, все, ухожу…
– Правильно вы ее, товарищ сержант. Нечего тут – всякую поповщину… И еще имею сообщить, что данная Евдокия Филатовна Полторак дома самогонный аппарат держит, а супруг ейный, Полторак Ефрем, уже третий год сидит как враждебный элемент…
* * *
Перечитывая это донесение
Вообще-то ограбление сберкассы не было для N-ска событием столь уж экстраординарным, за время его, Ничипоренки, службы здесь уж сберкассы пять раз грабили. И все пять бант здешнему уголовному розыску удалось изловить. Деньги стране вернули, главари банд получили решением Народного суда по пуле в затылок за подрыв экономики социалистической Родины, которые остались в живых, долго еще будут чалиться по лагерям, а он, полковник, каждый раз получал по грамоте от НКВД, но с этим последним ограблением дело вправду загадочно.
Все случилось на глазах у посетителей. Зашли в ту сберкассу четверо человек мелюзги лет двенадцати, два мальчишки и две девчонки, – да вдруг…
Собственно, никто из очевидцев так толком и не сумел описать, что там вдруг произошло. Все сходились на том, что будто бы какая-то вспышка света на миг-другой их всех ослепила, а когда вновь прозрели, примерещилось им вот такое. Детишки эти якобы делали какие-то кульбиты, кувыркались в воздухе, летали под самым потолком, сначала – туда, за стойку кассирш, через высоченное стекло, потом – назад, уже с мешками, полными денег. И кассирша подтверждала примерно то же: ослепла вдруг, а как очухалась – детишки уже тут, возле ее стойки. Хотела нажать красную кнопочку – да не тут-то: от одного из них тотчас получила дубинкой по голове, так что очутилась в полуобмороке, но все же сквозь муть в глазах видела, как двое из них проникли в каптерку, где в сейфе хранились деньги, недавно подвезенные. Ахнуть не успела – а они уже с мешками – в общем зале, снаружи.
– А как сейф за пару минут успели вскрыть? Как через стекло перемахнули? – расспрашивал ее полковник Ничипоренко. – Стекло-то вышиной в два с половиной метра (он сам для отчета замерял), да под ним еще стойка в один метр четырнадцать сантиметров.
Кассирша не нашла ничего другого, как сказать:
– Перелетели… В общем, не знаю… – И завыла: – не мучьте меня, гражданин полковник!..
Хоть и дура баба, а другого объяснения, кроме как «перелетели», полковник Ничипоренко и сам себе дать не мог – толстенное стекло это, пуленепробиваемое, оставалось целое, проходов в кассовое помещение никаких. Перелетели, как д?хи. Только зачем, спрашивается, духам триста тысяч рублей народных денежек, которые они прихватили с собой? Вот и поди объясни, как оно произошло, если люди не могли, а духам незачем.
Но объяснить как-то надо было, спрашивать-то будут с него, с Ничипоренки. Не шутка это – триста тысяч народных рублей. И никак, ну никак не мог он это объяснить с позиций диалектического материализма, одно только объяснение и напрашивалось: нечистый где-то поблизости наколобродил.
«Что ж, и на нечистого управу найдем, – про себя подумал полковник Ничипоренко. И зачем-то в добавил: – …прости, Господи…» – каковой поповщины даже в мыслях себе ни разу не позволял с момента получения шесть лет назад заветного билета член ВКП(б).