Катастрофа
Шрифт:
— Господи, сколько бед испытала Зинаида Николаевна! — удивился Бунин, прочитав этот труд. — Впрочем, что Гиппиус! Вся Россия умылась кровью.
5
В «Дневниках» мы найдем немало интересных наблюдений, метких замечаний, точных характеристик. Но главное, чем они важны — это их документальность, свидетельство умного человека, наблюдавшего Россию в ее «минуты роковые».
Этим «Дневники» весьма схожи со знаменитыми «Окаянными днями» Бунина. И сходны не только сюжетом, но даже своей тональностью.
Для сравнения приведем лишь единственный, небольшой отрывок из первой части «Дневников» — «Черной книги»:
«…Вот правда о России в немногих словах: Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть
Чем не монгольское иго?»
И далее Зинаида Николаевна задает вопрос: как может существовать власть ничтожной кучки поработителей, «беспримерное насилие меньшинства над таким большинством, как почтивсе население огромной страны», — почему нет внутреннего переворота?
Вопрос есть, ответа нет. Гиппиус лишь туманно намекнула — «и это страшно важно! — что малейший внешний толчок…произведет оглушительный взрыв. Ибо это чернота не болота, но чернота порохового погреба».
Намек прозрачен, как летний туман. Для Гиппиус «легкий толчок» — это интервенция.
И позже, в частности, на заседаниях «Зеленой лампы», Зинаида Николаевна с пророческой убежденностью говорила:
— Да, господа! Без помощи со стороны нам большевиков не свергнуть.
Дмитрий Сергеевич смотрел на дело с другой стороны:
— Если бы там, в России, было полное счастье, но я бы знал, что там могут — только могут — мне плюнуть в лицо, я остался бы здесь, в изгнании. Знаю, я знаю, что здесь на человека, особенно русского, плюют де-факто, но не могут этого сделать де-юре, не имеют права. Вся Европа, от Древнего Рима до наших дней, должна была бы разрушиться, чтобы кто-нибудь кому-нибудь имел право плюнуть в лицо. И наоборот: СССР рушился бы, если бы это право в нем было уничтожено.
Чего уж тут хорошего, когда плюются? Жаль только, что от этих плевков Дмитрию Сергеевичу не было куда скрыться — везде плевались.
Более весело, вразумительно и даже пророчески выступил на «Зеленой лампе» Дон-Аминадо. Время от времени освежая себя коньяком, по традиции стоявшим на сцене, Аминад Петрович прочел «Про белого бычка»:
Мы будем каяться пятнадцать лет подряд, С остервененьем. С упорным сладострастьем. Мы разведем такой чернильный яд И будем льстить с таким подобострастьем Державному Хозяину Земли, Как говорит крылатое реченье, Что нас самих, распластанных в пыли, Стошнит и даже вырвет в заключенье… Мы станем: чистить, строить и тесать За то, что в нем не собиралось вече. Нам станет чужд и неприятен юг За южные неправильности речи… Потом опять увязнет коготок. И скучен станет самовар московский. ИНу, прямо про закат советской империи!
6
Еще одно вполне историческое (без кавычек) событие для российской эмиграции случилось 27 апреля 1920 года.
В роскошном доме на Палэ-Бурбон вышел самый первый номер «Последних новостей». Ах, какая это была газета! Одни ее проклинали, другие восхищались — но все читали. (Автор этих строк тоже перечитал ее всю, за двадцать лет. Впечатление непередаваемое, словно сам окунулся в бурлящую жизнь предвоенной эмиграции!)
Редактором назначил сам себя ничем не приметный человек, бывший присяжный поверенный (сколько же их?!) в Киеве Моисей Гольдштейн.
Бунин шутил:
— Кто первый взял палку, тот и капрал!
Палку первым взял Гольдштейн.
Звездный час его придет шесть лет спустя, когда он станет одним из защитников Самуила Шварцбарда — убийцы Симона Петлюры. Как все в жизни замысловато переплетается!
Убийцу, как помнит читатель, оправдают. А потом Моисея Гольдштейна найдут висящим в петле. Смерть странная и неожиданная, как странным и неожиданным был оправдательный приговор убийце.
В истории российской эмиграции еще одной загадкой станет больше.
Итак, «Последние новости» печатались по старой орфографии. Газета была ежедневной, большого формата, богато иллюстрированной.
В марте 1921 года произойдет мирный дворцовый переворот. Из особняка на Палэ-Бурбон с видом огорченного достоинства навсегда уйдет Гольдштейн. Его место займет маститый и широко образованный Милюков. Вместе с ним явится и его политическая команда.
«Последние новости» станут выходить под флагом «Республиканско-демократического объединения».
Павел Николаевич обещал быть «беспристрастным» и давать место на своих полосах представителям всех политических течений. Газета была скроена по лучшим образцам буржуазной печати: на первой полосе — политика и новости. На второй и третьей— литературные публикации преимущественно из уголовных и любовных приключений. Здесь же — рубрика «Сообщения из Советской России»: перепечатки из наших газет с критическими заметками. Далее — некрологи (этих очень много), хроника происшествий (ограбления, убийства — этих еще больше). И конечно, объявления.
Милюков слово сдержал — в газете публиковались монархисты, кадеты, эсеры, синдикалисты и пр., пр. По этой причине число врагов газеты и Милюкова росло после каждого номера, а количество читателей и подписчиков достигло поистине легендарных для эмиграции цифр — 35 тысяч. По воскресеньям газета выходила на десяти полосах. Ненавидели, но читали. Милюков оказался тонким знатоком психологии «среднего» читателя. Он владел десятком различных языков, прочитывал множество книг и журналов и на вопрос, зачем нужна буква «ять», неизменно отвечал: