Катастрофа
Шрифт:
— Мы раздуем огонь на весь мир! Как дважды два… Да здравствует мировая революция!
Новый взрыв хохота. Все любят Надежду Константиновну, хоть она немного глуповата. Но Крупская — настоящая большевичка. И отличный — гораздо сильнее Ильича! — организатор.
— Против мировой революции не спорю, но этот пост не займу! — решительно заявляет Троцкий. Дело в том, что он отлично понимает хлопотность его. В стране разруха и бандитизм, которые— легко догадаться! — станут в ближайшем будущем лишь увеличиваться. Так зачем ему нужна
— Почему вы не цените наше доверие? — вдруг строго спрашивает Ленин.
— Я ценю, но я — еврей.
— Ну и что! Тут почти все евреи сидят. Так их и наркомами не назначать?
— Умоляю вас, Владимир Ильич! Внутренние дела — такой участок, что с еврейской национальностью никак нельзя. Давайте Сталина назначим.
Троцкий недолюбливал Сталина, вот теперь он хотел поставить его в невыгодное положение, на собачью должность.
— Нет, Сталина нельзя! — вмешался Зиновьев. — Он большевик честный, но у него характер слишком мягкий.
Ленин согласился:
— Наш грузин — чудесный человек, но слишком либеральный. К тому же, я хочу поставить его к важному делу — руководить национальными делами.
Все согласно закивали: должность незавидная, на нее никто не претендовал.
В разговор вмешался Рыков:
— Назначим Льва Давидовича наркомом путей сообщения — это тоже ответственный участок.
Ленин уперся на своем:
— Нет и нет! Лев Давидович должен служить нашему делу с максимальной пользой. Лучшего организатора по борьбе с саботажем и контрреволюцией — принципиального и жесткого, нам не найти. По сравнению с этой задачей ваше еврейство, Лев Давидович, сущий пустяк!
— Дело-то, быть может, великое, да дураков в России пока хватает! — спорит Троцкий.
— Да разве мы должны по дуракам равняться? — кипятится Ленин.
— Равняться не равняться, а маленькую скидку на глупость россиян делать необходимо. К чему нам осложнения?
Вдруг поднялся Сталин:
— Мнение народа учитывать надо, в этом товарищ Троцкий абсолютно прав.
Голос его звучал спокойно и убедительно.
— Зачем с самого начала осложнения? И так говорят про вас,что — германские шпионы. И еще, что октябрьский переворот — дело всемирной еврейской мафии.
Все неловко замолчали. Лишь Ленин сердито зыркнул глазами.
— Мы собрались здесь, товарищ Сталин, вовсе не для обсуждения буржуазной болтовни и контрреволюционных сплетен, за которые надо ставить к стенке без суда и следствия.
— Это не просто болтовня, — твердо произнес Сталин. — Пока в мире существует капитализм, существуют порожденные им нации. Стало быть, существует национальная рознь. Не учитывать это — значит впадать в эйфорию.
Сталин не спеша огляделся и медленно продолжал:
— Когда мы добьемся полного равноправия всех наций? Лишь тогда, когда ликвидируем национализм и национальную вражду. К сожалению, процесс
Он медленно, с чувством собственного достоинства опустился на свое кресло.
Ленин, криво улыбнувшись, произнес:
— Спасибо, товарищ Сталин, за интересную лекцию. Но прежде, чем ликвидировать национализм, нам надо ликвидировать наших многочисленных врагов. Иначе… — И он красноречиво провел ладонью перед своим горлом.
В разговор вступил Свердлов. Из его плоской груди то и дело рвется сухой кашель:
— Пусть Троцкий — кх, кх, кх! — берет иностранные дела…
Троцкий удовлетворенно хмыкнул, а Ленин округлил глазки:
— Интересно, какие у нас иностранные дела?
— Владимир Ильич, вы меня можете спросить: об чем тут думать, если вот-вот пролетарии всех стран объединятся и старому миру придет фэртиг? И тогда я вам отвечу: пока такое не произошло, надо подумать об том, чтобы с мировой буржуазией иметь отношения. Дипломатические.
Ильич крепко задумался. Он прищурил левый глаз, а правым взирал меж растопыренных пальцев — на Свердлова. Не знавшие этой особенности вождя от сей манипуляции впадали едва ли не в обморочное состояние — от ужаса. Но Яков Михайлович давно привык к манере Ленина смотреть на окружающий мир. Дело было просто: один глаз у Ильича был близоруким, другой дальнозорким. Пальцами он корректировал зрение. Правду сказать, никто не умел объяснить это. И лишь по смерти вождя вскрытие разъяснит эту невинную привычку. Вскрытие многое объясняет.
Ленин сообразил, что Свердлов говорит дело. Ближайшая задача— подписание сепаратного договора с Германией и выход из коалиции. Он улыбнулся:
— Ваша взяла, Яков Михайлович! Пусть торжествует политический расчет. Но бороться с контрреволюцией мы будем все вместе, не считаясь с ведомствами.
* * *
Так Лев Давидович стал во главе советской дипломатии — ровно на три месяца. Столько времени понадобилось для того, чтобы подписать Брестский мир. Тот самый, который заставил покраснеть всех честных россиян.
Каждый получил от праздничного пирога то, что ему причиталось.
В итоге председательствовать Всероссийским Центральным исполкомом досталось Льву Каменеву. После недолгого правления, за отсутствием минимальных способностей, эту должность он передал Свердлову. Рыков стал наркомом внутренних дел, Сталин — наркомом по делам национальностей, Дзержинский — руководителем борьбы с контрреволюцией.
Ленин возглавил партию-победительницу. Он все более влюблялся в Троцкого, прилюдно, во время горячих дебатов в партийном комитете Петрограда первого ноября, воскликнул: