Катастрофа
Шрифт:
— Пей, пес! А то оно у тебя вовсе перестанет биться… Так, хлопцы, говорю?
Все дружно загоготали:
— Так, батько, так! Пусть хлебает…
Мижурин, ходивший в предынфарктном состоянии, с отвращением проглотил вонючую самогонку.
— Вот сейчас и полегчает! — обнадежил батько. — И только.
Как ни удивительно, начальник гарнизона сразу же почувствовал себя легче, стал глядеть веселее.
— Вот видишь, он, первач, у нас целебный! — торжествующе произнес батько. — А теперь, хлопцы,
Мижурин и все прочие опрокинули по второй кружке.
* * *
Сподвижники вскоре в разговоре слегка распоясались, стали непринужденней и нахальней.
— Батько! — повернул усатую, разрубленную у лба морду Гавриил Троян. — Расскажи, как тебе Ленин кланялся.
— Да я уже говорил…
— Батько, не все слыхали. Расскажи, не жмись, — дружно загудел стол.
Уже раз двадцать Махно рассказывал сподвижникам, как ездил он в Москву. Но он любил об этом вспоминать, поэтому «жаться» не стал. Историю эту он уже выучился говорить складно, как по писаному.
После того как заведующий идеологическим отделом Володин произнес речь в честь «освободителя всех пролетарий и крестьянства особенно, за батька Махно» и под пристальным взором которого все опрокинули себе под усы кружки и стаканы, вождь, напрягаясь, начал складное повествование глуховатым, сиплым голосом:
— В прошлом годе по весеннему времени, когда мы временно из соображений тактической дипломатии поддерживали красных и когда те дали мне орден Красного Знамени, германоавстро-венгерские отряды заняли мое родное Гуляй-поле. Весть эта застала меня на станции Царево-Константиновка и потрясла. А бегство революционных сил я видел сам. Все это сделалось за мою трехдневную отлучку. И только.
Махно посмотрел в лица сподвижников и прочитал в глазах восхищение блестящим слогом батька. («Ну, роман прямо!» — искренне восторгался Абраша Шнейдер, который возил с собой в сумке книжки и даже иногда по слогам читал их.)
— С помощью веры в революционное крестьянство и моей непримиримости к тому, чтобы гетман воцарился на Украине, я решил пробраться в Москву. Я хотел у Ленина определить свою дальнейшую политику. От Астрахани до столицы я добирался вначале по воде, затем по железной дороге.
После разных дорожных происшествий я оказался у ворот Кремля. И только. Возле них прохаживался латыш-стрелок с ружьем. За ним — другой. У меня был ордер-документ из Моссовета. В комнатушке возле ворот мне выписали пропуск.
Я вошел во двор Кремля, поднялся по трапу, кажется, на второй этаж. Я пошел влево, не встретив ни одного человека. Лишь на дверях читал: «ЦК партии», «Библиотека».
Я пошел в ЦК. Там сидели четыре человека. Один показался мне Загорским, другой Бухариным. Этот указал нужную мне дверь. Постучал. Вошел. Сидит
— Я хочу видеть председателя Исполнительного Комитета Совета рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов товарища Свердлова. И только.
Девица записала мой документ и направила в другую дверь. Там помещался выхоленный мужчина. Он спросил, что мне нужно. Я пояснил. Тогда он попросил удостоверение.
Он спросил:
— Так вы, товарищ, с юга России?
— Да, я с Украины.
— Вы председатель Комитета защиты революции времен Керенского?
— Да.
— С кем имеете связи?
Я бегло ответил. Допрашивал он меня и дальше о настроении крестьян, каково их отношение к Раде и к Советской власти.
— Батько, — подал голос Каретников. — Мы за твое прибытие в Москву не выпили…
— Это надоть! — дружно поддержали застольники.
— За прибытие, мать в ногу, в эту самую Москву, чтоб ей провалиться! Вместе со всеми москалями и кацапами. Чтоб их подняло да хлопнуло!
Выпили. Зажевали солеными огурцами. Замолкли, глядя батько в рот. Тот степенно продолжал:
— После всего такого мужчина позвонил куда-то по телефону и тут же предложил пройтись в кабинет к председателю ВЦИКа товарищу Свердлову. И только.
Прежде я слыхал, что к вождям простому смертному не дойти. Теперь я остро почувствовал вздорность этих слухов. И свободно подходил к двери Свердлова. Он сам открыл мне дверь. И только. С мягкой улыбкой подал руку и усадил в кресло. И сразу выпалил:
— Товарищ Махно, вы с нашего бурного юга. Вы чем там занимались?
— Тем, чем занимались широкие массы тружеников революционной деревни. Они живут идеями революции.
Свердлов перебил меня:
— Что вы говорите, крестьяне юга в своем большинстве кулаки и сторонники Центральной Рады.
Я, конечно, рассмеялся…
В это время Исидор Лютый, зная порядок таких бесед, произнес:
— Друзья, выпьем за встречу нашего родного Махно с товарищем, как его…Свердловым, — подсказал Абрам Шнейдер.
Выпили. Закусили.
— Ну, батько, слухаем тебя! Расскажи, как ты с Лениным поссорился.
— Это позже. Тогда Свердлову без всяких колебаний признался, что я — анархист-коммунист бакунинско-кропоткинского толку.
— Нет, — воскликнул Свердлов, — вы совсем не похожи на анархистов, которые засели было на Малой Дмитровке, да мы их разгромили.
Свердлов позвонил по телефону к Ленину и сообщил, что имеет у себя товарища, который привез важные сведения о крестьянах на юге…
Свердлов повесил трубку и написал мне пропуск на час дня.
— Приходите, — сказал он, — пойдем к Ильичу, то есть к товарищу Ленину…
— Пьем за батькину встречу с этим… — заорал Лютый.