Каторжанин
Шрифт:
Закопченный бревенчатый потолок…
Пучки сушеных растений на натянутых веревочках…
Узорчатая паутинка…
Рыжий усатый таракан, шмыгнувший в угол…
— Что за… — я снова зажмурился, с силой провел ладонью по лицу, а когда вновь открыл глаза, понял, что ничего вокруг не изменилось.
Небольшая комната, стены бревенчатые, сложенная из дикого камня печка, немудрящая мебель ручной работы: стол, лавки и даже что-то вроде комода. Рамки для сушки чистки шкурок, связка капканов, подбитые мехом
На первый взгляд, обстановка напоминала промысловое зимовье.
Вот только висевший в углу белый докторский халат, пучки сушеных лекарственных растений и фонендоскоп на полке, немного выбивались их общей картинки.
И изящное дамское зеркальце на столе с маленьким томиком в переплете из тисненой кожи тоже.
— Больница? — я глянул на себя и обнаружил, что лежу в одном белье, на топчане застеленном потертой шкурой.
Шкура непонятной принадлежности, возможно с оленя или косули, белье из тонкого, но ветхого полотна, чистое и сильно застиранное. Обычное мужское нательное белье, чем-то смахивающее на советское армейское, но не на завязках, а на пожелтевших от времени костяных пуговицах.
Попробовал приподняться на локте и поморщился от тупой боли в боку. Не столько сильной, сколько неожиданной.
Задрал нательную рубаху и уставился на багровый рубец, спускающийся с левой стороны груди куда-то подмышку.
А это откуда взялось?
Рана уже затянулась, но швы еще не были сняли. Аккуратные, мастерски исполненные швы, правда исполненные обычной суровой ниткой.
При всем этом, я абсолютно не помнил, где и когда получил рану, не говоря уже о том, как сюда попал.
И самое главное, напрочь забыл, кто я такой есть.
Попытка вспомнить ничего кроме головной боли не принесла.
Немного поколебавшись, сел на топчане.
Рана слегка ныла, хотя общее состояние оказалось вполне удовлетворительным. Руки и ноги работали исправно, правда подрагивали от сильной слабости, а голова слегка кружилась.
А еще я обнаружил, что дико голоден.
Но к поискам съестного приступить не успел, потому что внезапно послышался азартный собачий лай, прервавшийся хлестким выстрелом.
Собака жалобно взвизгнула, а после второго выстрела окончательно замолкла.
После чего кто-то весело расхохотался и бросил фразу на странном, непонятном языке.
Ему ответили сразу несколько человек, на том же языке, неожиданно опознанном мной как японский.
Открытие трансформировалось в вопрос к самому себе.
— Какие нахрен японцы? Откуда?
Ответа не нашел, но сознание услужливо подсказало, что слово японец тождественно слову враг и прямо ассоциируются со смертельной опасностью.
Машинально провел глазами по комнате и наткнулся взглядом на стоявшее в углу оружие, напоминающее собой копье или острогу.
— Охотничья медвежья рогатина… — сделал я уверенный вывод. — Сойдет…
Резко встал и сразу же чуть не повалился на пол от сильного головокружения.
— Черт… — устояв только чудом, все-таки дотопал до рогатины и ухватился за ее древко обеими руками.
За стенами грохнул очередной взрыв хохота.
Чей-то гнусавый тонкий голос глумливо пропищал:
— Русики девоска, русики девоска, япона холосый, не надо бояся…
— Да что за нахрен? — озадачился я и опираясь на оружие, как на палку, пошел на выход из комнаты.
Скрипнула дверь.
Яркий свет после сумрака комнаты вышиб из глаз слезу, но я все-таки успел рассмотреть во дворе группу солдат в форме мышиного цвета, фуражках с красными околышами и белых гетрах на ботинках. Винтовки висели у них за плечами, у еще одного, видимо офицера, пояс оттягивала кобура и самурайский меч в ножнах.
Японцы стояли кружком вокруг худенькой стройной девочки, лет десяти-двенадцати возрастом, сидевшей на коленях на земле.
В правой руке девочка держала маленький ножик, а правой прижимала к себе окровавленное тельце маленькой кудлатой собачки.
Как бы странно это не звучало, она не выглядела испуганной, на смуглом красивом личике и в большущих, слегка раскосых глазах, просматривалась только дикая злость.
— Холоси девоска… — офицер протянул руку, но тут же болезненно вскрикнул и отдернул ее — девочка молниеносно полоснула его по запястью ножиком.
Прозвучала команда на японском, один из солдат пинком опрокинул ребенка, а второй ухватил ее за тоненькие косички и потащил к сараю. остальные весело переговариваясь, потопали следом.
Меня они не видели, полностью поглощенные забавой.
В мозгах плеснулась свирепая ярость.
— Не так быстро, косорылые… — я вскинул рогатину и метнулся к японцам.
Услышав шаги, солдаты разом обернулись
Рывок, резкий косой взмах.
— Раз и два…
Матово блеснувшая сталь с хрустом вспорола плоское лицо первого солдата, плечо второго вместе с рукой плавно соскользнуло вниз.
Воздух рванул пронзительный визг и тут же сменилось сиплым булькающим хрипом.
— Три…
Офицер попытался выхватить пистолет, но только бесполезно тыкал в кобуру культей, из которой весело хлестал ядовито-красный фонтанчик.
Коротко пырнув его в живот, я присел на правую ногу и резко крутнувшись, выпустив рогатину на полный мах.
Клинок хлестко вспорол воздух.
Протяжно воя, круглолицый крепыш тыкнулся обрубками ног в траву, зажав распоротое горло обеими руками, навзничь опрокинулся тощий коротышка.