Каторжник
Шрифт:
Братец Прошка, подмигнув мне, начал одеваться. Мы с ним сговаривались пойти на улицу, на гору к ребятам — подраться на кулачках и пройтись под гармонь через все село.
— Куда это вы? — остановил Прошку дед. — Валенки надо подшивать. Зосим скоро придет, акафист почитает — слушать надо!
Братец с готовностью скороговоркой ответил:
— Да я на двор, дедушко! Лошади надо замесить, сейчас только говорили. Овец поглядеть надо. Пестренькая-то суягнится!
Слушая его, я понимал, что Прошка попросту ловко заговаривает старому хрычу зубы. Любой предлог хорош — лишь бы свалить из избы, от этого
Тем временем братец бочком-бочком благополучно исчез за дверью.
— А Лукерью-то замуж надо, а то засидится в девках, кто на нее посмотрит. Позор будет, — деловито произнес дед, глянув на сестрицу. — А там и Прошку оженим, сменяем. — И старик натужно засмеялся. Твоя-то вон совсем уж безрукая! Да и Лукерья вся в нее пошла.
Отец хмуро сидел за столом. Привык уже к попрекам за супружницу — старику вечно все не так! Однако ж в делах и он имел право подавать голос:
— Ежели Лукерью замуж отдавать, батюшка, приданое готовить надобно! А это овец придется продавать. Чего же у нас останется?
Дед провел ладонью по седой широкой бороде, да так важно, будто совершал некое священнодействие, выдаивая из головы разные «вумныя» мысли.
— В извоз поедешь… от Митрия Пудова. В Нижний! Кожи повезешь, меду, холстин. Сходно! И Ваньку с собою бери, пущай приучается копейку зашибать!
По мрачному виду отца сразу я сразу подметил: в извоз идти ему очень не хочется.
— А Ваньку-то к чему приставишь? Второй подводы-то нетути!
— У Каляганова кобыленку возьму, старые сани подправим, да и все! Все, решено — поедешь в извоз с Ванькою! Прямо с завтрева давай приготовляйси! А тебе, Ванек, шубу сошьем — в ней и пойдешь!
Слыша такое, папаша мой окончательно помрачнел. Мать испуганно глядела на отца, но тот не обращал на нее никакого внимания.
Отец потом еще несколько раз подступался к деду, пытаясь отговорить, но старик твердо стоял на своем:
— Уж уговорено все, Федька! Давай не шуми! Никшни!
И вот хмурым декабрьским утром, загрузив на сани товар местного богатея Пудова, мы отправились в долгий путь до Нижнего, и наша деревня Малые Выселки вскоре исчезла за стеной метели. Самое обидное, что идти мне пришлось в старой шубейке — новую деревенский скорняк Ефимыч, всегда подходивший к делу очень аккуратно и скрупулезно, пошить попросту не успел.
Целый день понадобился нам, чтобы выйти с покрытого снегом проселка на тракт. Мы с отцом, вовсю костеря недавно прошедшую метель, с трудом шагали по наметам свежевыпавшего снега, таща коней в поводу. Тракт был пустынный, лишь изредка встречались крестьянские розвальни с лесом или странники-богомольцы, в поисках благодати бредущие от монастыря к монастырю, а оттого путь оказался не наезженным.
Поверх груза мы предусмотрительно везли в санях целые копны сена — небогатые путешественники всегда так делают в долгих дорогах, чтобы без затрат кормить своих лошадей. Увы, это без меры обременяло и так не очень-то крепких крестьянских лошадок: кое-где пришлось даже подсоблять не справлявшимся с тяжело гружеными санями одрам.
Тут дело пошло веселее: столбовая дорога была хорошо укатана санями путешественников и купцов. Здесь то и дело нам попадались почтовые сани и поезда купцов, крестьянские
На третий день мы встали на тракте в пустынном месте где-то между Вязниками и Гороховцом, покормить лошадей. Но в этот день тишину нарушил далекий гул голосов и отдаленный звон железа. Отец остановился, прислушался.
— Ну-ка, погоди. Что там впереди?
Ответ не заставил себя ждать: на повороте дороги из-за заснеженных елей вдруг показалась длинная серая колонна устало бредущих по обледенелому, укатанному санями тракту людей. Мерный звон тяжелых железных цепей не оставлял сомнений: это была партия каторжников.
Впереди ехала верхом пара казаков, за ними по четыре в ряд друг за другом шли арестанты в блинообразных шапках на бритых головах, с мешками за плечами, волоча закованные ноги и махая одной свободной рукой, а другой придерживая мешок за спиной.
Шли они, звеня кандалами, все в одинаковых серых штанах и халатах с тузами на спинах. Шаг их, стесненный ножными железами, был неловок и короток, плечи у всех покорно опущены; когда они приблизились, я с ужасом увидел, что все скованы одной, шедшей посередине строя цепью. Вслед за этими столь же покорно брели люди в таких же одеждах, но без ножных кандалов, лишь скованные кандалами по рукам, их поток показался мне бесконечным. Каждый шаг арестантов отдавался глухим стуком железа.
За ними шли женщины, тоже по порядку, сначала — в казенных серых кафтанах и косынках, также скованные, потом — другие, в беспорядке шедшие в своих городских и деревенских одеждах. Некоторые бабы несли грудных детей за полами серых одежд. С иными шли на своих ногах дети: мальчики и девочки. Ребята эти, как жеребята в табуне, жались между арестантками. Мужчины шли молча, только изредка покашливая или перекидываясь отрывистыми фразами, а среди женщин слышен был несмолкаемый говор.
Наконец, за пешими каторжанами шел целый санный поезд. Там везли какие-то пожитки, кое-где далее лежали солдатские ружья, на некоторых сидели женщины в таких же серых тюремных халатах с грудными детьми на руках. Конвой из солдат с ружьями на плечах шел по бокам, их лица были суровы и безучастны.
Я со страхом смотрел и крестился, ведь знал, что встреча с каторжниками не к добру. Отойдя к обочине, старался не привлекать внимания, но судьба, казалось, уже приготовила для него свою ловушку.
— Ты! — раздался вдруг резкий голос. К нам подошел один из солдат, его глаза горели злобой. — Ты видел, куда он побежал?
— Кто побежал-то, служивый? — торопливо спросил отец. — Мы ничего и не ведаем, идем себе на Макарьевский торг…
— А ты чего молчишь-то? — Солдат, презрительно отвернувшись от отца, вдруг обернулся ко мне. — Видал кого?
— Нет, — сконфуженно пробормотал я, — я просто здесь стоял…
— Молчать! — не дав мне договорить, рявкнул унтер-офицер, подходя к нашим розвальням вслед за солдатом и окидывая меня суровым, внимательным взглядом. — Не сметь укрывать беглых! Ты теперь за него и пойдешь. У нас счет должон сходиться! Давай не балуй мне! Попробуешь бежать, тут же палками забьем да закуем. Петров, веди его в строй!