Катрин. Книга третья

Бенцони Жюльетта

Ей и Жаку Керу стоило неимоверных трудов удерживать горячего молодого человека, который, едва окрепнув, вознамерился идти во дворец и броситься к ногам короля. Он жаждал оправдать себя в глазах монарха, строил планы, как он вызовет на бой Ла Тремуйля, дав ему пощечину прямо на королевском совете, как потребует Божьего суда и докажет тем самым свою невиновность. Все эти проекты были один безумнее другого, но честь его была задета, и всеми помыслами он устремлялся к мести, чем до смерти пугал Катрин.

Именно поэтому она о многом умолчала, рассказывая ему о вынужденном пребывании в замке Шантосе. Впрочем, связывала ее и клятва, которую она дала старому Жану де Краону. Она

не имела права раскрывать ужасную тайну Жиля, а в их нынешнем положении было не только бесполезно, но и опасно возбуждать ярость Арно. Даже не зная всего, он объявил, что потребует объяснений у сира де Рэ и заставит того принести извинения. К счастью, Катрин удалось убедить Арно, что Жиль де Рэ теснейшими узами связан с Ла Тремуйлем, а потому надо прежде всего одолеть толстяка камергера, чтобы затем разобраться с его союзниками. Ксантрай, со своей стороны, также немало потрудился, уговаривая друга вести себя разумно и считаться с обстоятельствами.

— Чести твоей придется слегка подождать, брат. И Ла Тремуйль пусть потерпит, его не убудет. Когда же ты поймешь, что на лисицу охотятся иначе, чем на кабана или волка? Ты не представляешь, что сейчас творится во дворце. Ты двух шагов не сделаешь, как тебя схватят, закуют в цепи и бросят в такую же яму, откуда мы тебя вытащили. Ла Тремуйль давно тебя знает и понимает, что, оказавшись на свободе, ты немедленно попытаешься вцепиться ему в глотку. И, будь уверен, он принял все меры предосторожности. Что до твоего желания видеть короля, то боюсь, не повредился ли ты в уме.

— Я принадлежу к роду Монсальви, и происхождение дает мне право говорить с королем, не испрашивая предварительно аудиенции.

— Это также известно твоему «другу» Ла Тремуйлю. Но у него гораздо больше власти, чем ты думаешь. Знаешь ли ты, что в августе он устроил западню для самого коннетабля де Ришмона и приказал арестовать трех его посланцев: Антуана де Вивона, Андре де Бомона и Луи д'Амбуаза? Двум первым отрубили голову, а за третьего назначили выкуп. Хочу напомнить тебе, что если ты принадлежишь к роду Монсальви, то Вивон — из рода Мортемаров, иными словами, он такой же знатный сеньор, как и ты. Добавлю, что Ришмона постигла бы такая же участь, если бы Ла Тремуйлю удалось схватить его. Когда же ты поймешь, что вся власть в королевстве принадлежит Ла Тремуйлю и что он не собирается выпускать ее из рук? Она тешит его тщеславие, приносит ему груды золота и позволяет сводить счеты с врагами. Ему нет дела, англичане мы или французы, лишь бы он сам царствовал! Так что, поверь мне, не высовывай носа отсюда. Набирайся сил, выздоравливай, жди возвращения королевы Иоланды… а Ла Тремуйль пусть совершает одну глупость за другой. Он ищет тебя и будет счастлив, если ты попадешься ему в лапы.

Слушая Ксантрая, Арно скрипел зубами.

— И Ришмон позволил так поступить с собой? А что же король — видит все и молчит?

— Король полностью в руках Ла Тремуйля. Ришмон в изгнании и выжидает удобного случая, чтобы разделаться со своим врагом. Советую тебе последовать его примеру…

Катрин мысленно горячо благодарила Ксантрая за эту отповедь. Бог знает, на какие безумства мог бы решиться горячий Монсальви. Но Ксантраю удалось убедить его, и больше он не заговаривал о намерении увидеться с королем…

Катрин вдруг увидела перед собой массивное здание церкви и очнулась от своих дум. Серые камни старой часовни были словно накрыты белым покрывалом, а на квадратной башне с черепичной крышей торчал задорный белоснежный колпак. Черные голые деревья жались к мощным романским стенам, будто хотели согреться. Масе рассказала Катрин легенду, связанную с этой церковью, которой

насчитывалось уже более двухсот лет: как-то в зимний день, совсем такой же, как и нынче, мул богатого еврейского торговца Захарии Гийара встал на колени перед Святым Причастием, которое нес святой Антоний Падуанский. Как ни колотил, как ни проклинал старый еврей своего мула, тот не поднялся, пока не пропустил святого. На месте чуда была сооружена церковь, и деньги на нее дал щедрой рукой Захария, который раскаялся и обратился в христианство.

Катрин, выросшая в тени величественных сводов Нотр-Дам, с детства любила легенды и необыкновенные истории о чудесах. Ее отец Гоше Легуа часто рассказывал их долгими вечерами, когда выделывал золотые и серебряные обложки для священных книг. Он так радовался, видя в восхищенных глазенках дочери золотые огоньки.

В этот вечер, переступая влажный порог церкви Сен-Пьер-ле-Гийар, Катрин думала об отце, и сердце ее было переполнено печалью. Добрый тихий Гоше, ненавидевший кровопролитие, погиб на виселице из-за того, что она, Катрин, спрятала в подвале старшего брата Арно — того самого Арно, который через несколько минут станет ее мужем. Вряд ли скромный ювелир с моста Менял мог представить, что дочери его предстоит такая бурная жизнь, что ждет ее такая блистательная судьба. И Катрин подумала, что, может быть, все к лучшему, ибо она не была уверена, что Гоше Легуа порадовался бы за нее.

В церкви было темно, только в апсиде горел слабый огонь. Жак Кер и Масе, которые возглавляли шествие, без колебаний направились туда. Катрин вздрогнула. От мощных сводов тянуло холодом, тяжко опускавшимся на плечи, словно промокший плащ. Она вспомнила другую часовню, другой зимний день, девять лет тому назад. В тот день на ней было роскошное платье, усыпанное драгоценностями, которых не постыдилась бы и королева, но сердце ее стыло от ужаса и отчаяния. В тот день тоже выпал снег, и перед ней лежала безбрежная холмистая долина Соны, покрытая белым одеялом. В тот день она, подчиняясь приказу герцога, выходила замуж за Гарэыа де Брази, главного казначея герцогства Бургундии, и сердце ее разрывалось на части, ибо любила она другого. Но сегодня все было иначе!

Не было чудесного платья, драгоценностей, толпы придворных в богатых нарядах, ярко освещенной часовни. Она надела простое шерстяное платье зеленого цвета, отороченное черным бархатом, а сверху просторный плащ с капюшоном, подбитый беличьим мехом — подарок Масе к зимней свадьбе. Но окружали ее только любящие сердца, а главное — главное, что она выходила замуж за того, кто был избран ею, кого она любила со всей страстью, на какую была способна, ради кого преодолела столько препятствий и кому готова была отдать все, отрекаясь даже от самой себя. Это на его руку она опиралась, тяжело ступая по неровным плитам пола, это его гордый профиль видела под сенью черного капюшона, это с ним она пойдет рядом, рука об руку, всю оставшуюся жизнь… И, наконец, ребенок, их ребенок! Он тоже был неспокоен сегодня вечером, словно и его волновало предстоящее таинство.

В часовне священник в белом стихаре молился, преклонив колени перед алтарем, с каждой стороны которого горела свеча. В их пламени слегка поблескивала тонзура на склоненной голове. Рядом стоял маленький певчий, покачивая кадильницей. Сердце Катрин забилось сильнее, когда она узнала доброе грубоватое лицо с большим носом. Это был брат Жан Паскрель, исповедник Жанны д'Арк, свято хранивший верность Орлеанской Деве, а потому вынужденный скрываться, спасаясь от преследований Ла Тремуйля. Толстяк камергер так ненавидел Жанну, что готов был уничтожить всех, кого она любила и кто не отрекся! от ее памяти.